Брусилов Георгий Львович - российский исследователь Арктики: краткая биография. Гостиная в доме брусиловых Бесконечный путь среди льдов
Экспедиция лейтенанта русского флота Георгия Брусилова исчезла в Арктике почти семь десятилетий назад, и, конечно же, за эти годы о судьбе ее было высказано множество догадок и предположений.
И вот одна из последних гипотез вновь всколыхнула общественный интерес. Ее суть: предположительно летом 1915 года шхуна вышла из ледового плена и, возвращаясь к побережью военной Европы, попала в зону активной деятельности немецких подводных лодок. По времени это совпало с объявлением Германией неограниченной подводной войны, и немецкие субмарины топили без предупреждения все суда своих противников и нейтральных стран. Вполне возможно, что кое-кто из экипажей гибнущих судов попадал в тесные кубрики подлодок.
Вероятность этого подтвердил и видный историк подводной войны, сотрудник Института истории Академии наук ГДР доктор Б. Каулиш. С ним по нашей просьбе беседовал берлинский корреспондент «Известий» Н. Иванов Доктор Каулиш посоветовал продолжать исследования в этом направлении.
Но неожиданно для нас самих поиск пошел непланируемым путем. Мы получили письмо из Таллина от Нины Георгиевны Молчанюк. Она, дальняя родственница участницы экспедиции Ерминии Александровны Жданко, единственной женщины на борту «Святой Анны», сообщила, что незадолго перед второй мировой войной к родственникам или знакомым в Ригу приезжала Ерминия... Брусилова и что живет она — или жила — где-то на юге Франции.
Факт невероятный. Значит, версия почти подтвердилась? Но где сам Георгий Брусилов?! И остальные члены экипажа?!
Поиск привел в... Москву, в Старо-Конюшенный переулок. По этому адресу живут Лев Борисович Доливо-Добровольский, племянник Брусилова, и сводная сестра Ерминии Жданко — Ирина Александровна.
Но за рубежом нет никого из семьи Брусиловых или Жданко, объясняют нам в Старо-Конюшенном. Иначе стало бы известно. Ерминия — имя редкое; в семье оно переходило из поколения в поколение.
Да, в этом доме читали нашу статью. Есть неточности. Ерминия присоединилась к экспедиции не в Архангельске, а в Петербурге. Впрочем, вот ее письма. И письма Георгия Львовича Брусилова. И разные документы.
Старая, пожелтевшая от времени бумага. Непривычное «ять». Богатейший пласт новых, неизвестных фактов, меняющих сложившиеся представления о плавании «Святой Анны».
История организации брусиловской экспедиции таила немало загадок. Как на борту шхуны появилась Ерминия Жданко? Почему изменился первоначальный замысел отправиться на двух судах?
Обнаруженные письма проливают свет на эти и другие весьма существенные, но оставшиеся в тени обстоятельства организации этой несчастной экспедиции.
Семьи Брусиловых и Жданко были знакомы давно. Три брата Брусиловы — Алексей Алексеевич, Борис Алексеевич, Лев Алексеевич — и отец Ерминии, Александр Ефимович, были военными. Дочь Льва Алексеевича, Ксения (сестра Георгия Львовича), была подругой Ерминии. На судно Ерминия попала случайно. В Петербург она приехала незадолго до отхода шхуны. Только-только оправилась от болезни, и врачи рекомендовали ей морской воздух. Вечером в доме Брусиловых Георгий
Львович неожиданно предложил ей совершить плавание вокруг Скандинавии до Архангельска. «...Он устраивает экспедицию в Архангельск, — пишет она отцу 9 (22) июля, — и приглашает пассажиров. Было даже объявление в газетах. Займет это недели 2—3, а от Архангельска я бы вернулась по железной дороге... Затем они попробуют пройти во Владивосток, но это уже меня не касается.
Ты поставь себя на мое место и скажи, неужели ты бы сам не проделал бы это с удовольствием?..»
Хлопот у Георгия Львовича перед отплытием — просто не вздохнуть. Сухари. Полярная одежда. Винтовки. Сахар. Мука. Сушеные овощи, шерстяное белье, керосин, солонина, галеты, рис, уголь, патроны... И все добывается с трудностями. Об экспедиции пишут газеты, знает вся Россия. Экспедиция считается богатой. Поставщики в полной уверенности, что блестящий офицер с деньгами считаться не будет, цены заламывают баснословные. И никто не знает, с каким скрипом дядя Борис Алексеевич дает финансы. Каждая копейка на счету. Даже вот эту сдачу кают до Архангельска не от хорошей жизни придумали...
По первоначальному замыслу, учреждалось нечто вроде акционерного общества по добыче пушнины и морского зверя в полярных водах и прилегающих землях. Основными компаньонами должны были стать лейтенанты флота Г. Брусилов и Н. Андреев. Брусилов собственных капиталов не имел. Его отец — начальник Морского генерального штаба — умер три года назад, и семья находилась в стесненных материальных условиях.
Но в последний момент дядя поставил условие — никаких компаньонов! Истинные мотивы этого требования долгое время оставались неясными — и вот обнаруженные неизвестные письма Брусилова и копия договора поставили все на свои места. Дядя выступал в роли исполнителя воли подлинного держателя контрольного пакета акций всего предприятия — своей жены, богатой помещицы, хозяйки семейных капиталов Анны Николаевны Брусиловой, урожденной Пейзо де ла Валетт. С баронессой был заключен официальный договор, ставивший Георгия Львовича в условия поистине кабальные. Вот лишь некоторые пункты этого договора, составленного 1 (14) июля 1912 года: «...Настоящим договором я, Георгий Львович Брусилов, принимаю на себя заведование промыслом и торговлею, с полной моею ответственностью перед нею, Брусиловою, и перед Правительственными властями, с обязанностью давать ей по ее требованию отчет о ходе предприятия и торговли и о приходно-расходных суммах; не предпринимать никаких операций по управлению промыслом и торговлею без предварительной сметь» сих операций, одобренных и подписанных Анною Николаевною Брусиловой, и в случае ее возражений по такой смете., обязуюсь таковым указаниям подчиняться, а генеральный баланс представить ей в конце года точный и самый подробный, подтверждаемый книгами и наличными документами...» Самому Брусилову полагалась лишь четвертая часть всех будущих доходов. На него возлагалась полная ответственность за сохранность судна и добычи. Смета расходов составляла почти 90 тысяч рублей. Из них на покупку шхуны «Пандора», переименованной в честь баронессы в «Святую Анну», было уплачено 20 тысяч рублей.
Первоначально Брусилов предполагал отправиться в плавание на двух судах, это было бы и менее рискованно. Но одной из главных причин, по которой он был вынужден отказаться от покупки второй шхуны, было пошлинное обложение. Поощряя отечественное судостроение, правительство накладывало высокие пошлины на суда, купленные за границей. Только за «Пандору» необходимо было уплатить свыше 12 тысяч рублей! И баронесса, видимо, сочла дополнительные расходы чрезмерными. В найденных письмах Брусилова к матери постоянно присутствует лейтмотив — денежные ограничения. «Предвижу еще затруднения с покупкой второй шхуны в деньгах», — пишет он матери из Лондона в апреле 1912 года. «Есть у меня Просьба к тебе, не можешь ли проконтролировать дядю в следующем. Он обязан семьям некоторых моих служащих выплачивать ежемесячно, но боюсь, что он уморит их с голоду» — это из августовского письма, посланного уже на пути из Петербурга в Копенгаген. «Деньги дядя опять задержал, и я стою третий день даром, когда время гак дорого. Ужасно! И если бы не она (Ерминия Жданко. — Авт.), то я совершенно не представляю, что бы я делал здесь без копейки денег. Она получила 200 рублей и отдала их мне, чем я и смог продержаться, не оскандалив себя и всю экспедицию», — писал он в состоянии, близком к отчаянию, из Александровска 27 августа.
Пресса свое дело сделала. Только благодаря ей Брусилову удалось уломать министерство финансов в отношении пошлины, убедив чиновников, что его предприятие не только коммерческое, но и патриотическое. Из Петербурга «Святую Анну» провожали торжественно. Встречные суда поднимали приветственные сигналы. И еще была одна встреча. По-своему знаменательная. Едва «Анна» приблизилась к фешенебельной яхте «Стрела», на борту которой находился гость России, будущий французский президент Пуанкаре, как яхта сбавила ход, на баке выстроилась во фрунт команда, раздалось громкое «ура!» и на мачте взвился сигнал «Счастливого плавания». Пуанкаре оторвался на минуту от беседы со свитой, помахал смельчакам рукой.
— Как раньше назывался корабль? — спросил он.
— «Пандора», — ответил кто-то из сопровождающих.
— Да, — задумчиво констатировал Пуанкаре, — богиня, которая неосторожно открыла сундучок с несчастьями...
Копенгаген, зеленый, чинный, чопорный, встретил сеткой дождя. Временами дождь делал паузы, проглядывало солнце, зелень сияла, над морем опрокидывалась радуга, на лицах замкнутых, молчаливых датчан появлялась улыбка — и жизнь казалась брусиловцам чертовски приятной.
Ерминия пишет родителям обстоятельные письма. Немного наивные. Сообщает в них массу подробностей. У нее много свободного времени и прекрасное настроение. Пока все идет хорошо. В это плавание Георгий Львович вместе с Ерминией пригласил и ее подругу Лену (фамилию установить пока не удалось).
Пересечение Полярного круга отметили традиционными шутками. В подзорную трубу положили обломок спички, и Леночке совершенно серьезно объяснили, что это и есть Полярный круг. Она верила и не верила. Качку Ерминия переносила великолепно, как настоящий моряк, команда ее полюбила, в общем, на судне она пришлась ко двору. Доверяли ей и стоять за штурвалом.
В Тронхейме задержались почти неделю в ожидании двух заказанных ботов. А пока осматривали город. Механик судна пригласил Георгия Львовича и Ерминию на крестины. Отмечали в гостинице, владелицей которой была жена механика, шведка по национальности. Сплавали на другой берег фьорда и в березовом лесу — настоящем русском — набрали корзину белых грибов. Погода стояла отличная. Воды фьорда и в ветреные дни были зеркальны, отражая горы, скалы, лес и по-северному бледно-голубое небо.
А в день отплытия случилась неприятность. Утром на судно не явился механик. Обеспокоенный Брусилов послал нарочного. Тот вернулся с обескураживающей вестью: механик плыть дальше отказался.
С машиной справились мотористы, и вскоре, попыхивая дымком, шхуна оставила Тронхейм.
Обошли Нордкап. Море стало суровее, берега неприветливее. До Александровска оставалось немного. Там Ерминия и Лена сойдут. Правда, сначала предполагалось, что их путешествие окончится в Архангельске, но туда «Святая Анна» не поспевала: много времени потеряли в Петербурге и в пути. И лето, нынче необыкновенно прохладное, казалось, уходило быстрее обычного. Как встретят их льды Карского моря?
В Александровске как снег на голову посыпались неприятности. «…Коля (Андреев. — Авт.) не приехал, — пишет в письме матери Брусилов, — из-за него не приехали Севестьянов (доктор. — Авт.) и геолог. Нас осталось: я, Альбанов (штурман) и два гарпунера. Младший штурман заболел, и его надо оставить в Александровске по совету врача...» И вот в этот критический для экспедиции момент, когда, казалось, буквально все было против Брусилова, Ерминия Жданко, молодая девушка, почти девочка, проявила поразительную решимость и твердость. Она внезапно заявила, что пойдет дальше, и Брусилов не смог устоять перед ее решимостью. Но все же настоял, чтобы она телеграфировала отцу.
В далекий Нахичевань-на-Дону полетела телеграмма: «Трех участников лишились. Могу быть полезной. Хочу идти на восток. Умоляю пустить. Теплые вещи будут. Целую. Пишу. Отвечай скорей». Семья генерала А. Е. Жданко была, судя по письмам Ерминии к отцу и мачехе, дружной. Дети воспитывались в лучших традициях, отличались сердечностью, добротой. «Я верю, — пишет Ерминия в своем предпоследнем письме, — что вы меня не осудите за то, что поступила, как мне подсказывала совесть. Поверьте, ради одной любви к приключениям я бы не решилась вас огорчить. Объяснить вам мне будет довольно трудно, нужно быть здесь, чтобы понять... Юрий Львович такой хороший человек, каких я редко встречала, но подводят его все самым бессовестным образом, хотя он со своей стороны делает все, что может. Самое наше опоздание произошло из-за того, что дядя, который дал денег на экспедицию, несмотря на данное обещание, не мог их вовремя собрать, так что из-за одного чуть все дело не погибло. Между тем когда об экспедиции знает чуть ли не вся Россия, нельзя же допустить, чтобы ничего не вышло. Довольно уже того, что экспедиция Седова, по всем вероятиям, кончится печально... Все это на меня произвело такое удручающее впечатление, что я решила сделать что могу, и вообще чувствовала, что если я сбегу, как и все, то никогда себе этого не прощу... Пока прощайте, мои милые, дорогие. Ведь я не виновата, что родилась с такими мальчишескими наклонностями и беспокойным характером, правда?..»
Команда на «Святой Анне» подобралась разношерстная. Многие и не моряки, и не промысловики. Так, в надежде заработать. И сейчас, когда экспедиция неожиданно поредела, команда в Александровске загуляла, как перед большим несчастьем...
Ерминия Александровна получила от отца телеграфное «добро», хотя и с припиской, что затеи он не одобряет, и уже чувствовала себя полноправным членом экипажа. Наконец заработала машина, поплыли назад высокие берега. После полудня вышли в море и подняли паруса. Ерминия Александровна скрылась в своей каюте, пододвинула лист бумаги и написала свое последнее письмо, которое дошло до Большой земли: «1-ое сентября. Дорогие мои, милые папочка и мамочка!
Вот уже приближаемся к Вайгачу. Грустно думать мне, что вы до сих пор еще не могли получить моего письма из Александровска и, наверное, всячески осуждаете и браните вашу Миму, а я так и не узнаю, поняли, простили ли вы меня. Ведь вы же понимали меня, когда я хотела ехать на войну, а ведь тогда расстались бы тоже надолго, только риску было бы больше. Пока все идет у нас хорошо. Последний день в Александровске был очень скверный, масса была неприятностей. Леночка ходила вся в слезах, т. к. расставалась с нами, я носилась по «городу», накупая всякую всячину на дорогу. Леночка долго стояла на берегу, мы кричали «ура!». Первый день нас сильно качало, да еще при противном ветре, ползли страшно медленно, зато теперь идем великолепно под всеми парусами, и завтра должны пройти Югорский Шар. Там находится телеграфная экспедиция, которой и сдадим письма... Первый день так качало, что ничего нельзя было делать, потом я устраивала аптечку. Мне отвели под нее пустую каюту, и устроилась я совсем удобно. Больные у меня есть, но, к счастью, пока приходится только бинтовать пальцы, давать хину и пр. Затем мы составили список всей имеющейся провизии. Вообще, дело для меня находится, и я этому очень рада. Пока холод не дает себя чувствовать. Где именно будем зимовать, пока неизвестно — зависит от того, куда удастся проскочить. Интересного предстоит, по-видимому, масса. В мое ведение поступает фотографический аппарат. Если будет малейшая возможность, то пришлю откуда-нибудь письмо — говорят, встречаются селения» из которых можно передать письмо. Но вы все-таки не особенно ждите. Просто не верится, что не увижу вас скоро опять. Прощайте, мои дорогие, милые, как я буду счастлива, когда вернусь к вам. Вы ведь знаете, что я не умею сказать, как хотела, но очень, очень люблю вас и сама не понимаю, как хватило сил расстаться. Целую дорогих ребят.
Ваша Мима.
Приписка:
Если вам не жалко письма, попробуйте написать в село Гольчиху Енисейской губернии, а другое в Якутск — может, получу».
На почтово-телеграфной станции «Югорский Шар» появление шхуны вызвало крайнее изумление. В этом сезоне еще ни одному судну не удалось пройти в Карское море. Льды блокировали все проливы.
Оставили на станции письма, телеграммы, распрощались и смело вошли во льды. Где их застанет зима?
Показался Ямал. Льды стали сплоченнее. В одну из ясных морозных ночей шхуна вмерзла в огромное ледяное поле. В судовом журнале последний раз отметили широту и долготу окончания активного плавания и стали готовиться к зимовке. Появились охотничьи трофеи — медведи.
Первое изменение координат случилось в половине октября. Ледяное поле плавно двинулось на север. Вот и полоска ямальского берега исчезла. Из двадцати четырех членов экипажа тринадцати вообще не суждено больше увидеть землю....
Дрейф до Земли Франца-Иосифа был трудным. Зимой многие из команды заболели. Слег и Брусилов. «...Странная и непонятная болезнь, захватившая нас, сильно тревожит», — записано в судовом журнале 4 (17) января 1913 года. Теперь мы можем предположить, что экипаж страдал от заболевания, вызванного потреблением медвежьего мяса, зараженного личинками трихинеллеза. Ерминии Александровне пришлось применить все свои медицинские познания, и лишь весной командир встал на ноги. Чувствовалось, что Брусилова очень угнетало крушение коммерческих планов. Ведь если и освободится шхуна из ледового плена, о дальнейшем плавании не может быть и речи...
Сложной и противоречивой фигурой был Брусилов. Профессиональный моряк, участник двух гидрографических экспедиций, он соблазнился на коммерческое дело и с первых шагов попал в сферу жестких законов частного предпринимательства. Но как морской офицер он педантично вел научные наблюдения за дрейфом. Выписка из судового журнала, составленная Ерминией Жданко и доставленная Альбановым в Россию, по значимости неизмеримо ценнее всех капиталов баронессы Пейзо де ла Валетт.
За столом в кают-компании уже не было прежнего веселья и смеха. Начались мелкие стычки, ссоры. Между командиром и штурманом словно возник невидимый барьер. Позднее Альбанов запишет в дневнике: «...Мне представляется, что мы оба были нервнобольными людьми. Неудачи с самого начала экспедиции, повальные болезни зимы 1912—13 года, тяжелое настоящее и грозное неизвестное будущее с неизбежным голодом впереди, все это, конечно, создало... обстановку нервного заболевания».
По современным нормам «психологическая совместимость» — обязательное условие для подбора состава далеких и длительных экспедиций. Видимо, условие это было не учтено. Или не могло быть учтено, и «нестыковка» характеров проявлялась в обстоятельствах исключительных, когда изменить что-либо уже невозможно.
Поэтому нет ничего удивительного в записи командира в судовом журнале: «Отставлен от должности штурман Альбанов». Впрочем, из дневника Альбанова явствует, что он сам попросил об этом...
Теперь, после обнаружения писем в Старо-Конюшенном переулке, можно полнее объяснить и нервозность капитана и его срывы. Для Альбанова же тогда это было непонятно. И он счел за проявление скупости требование Брусилова выдать расписку на жалкое имущество, взятое партией, отправляющейся к земле. Он не знал, что по возвращении из плавания родственница спросила бы капитана о каждой истраченной копейке.
Ерминии Александровне, надо полагать, было труднее всех. Но твердости характера ей тоже не занимать. «...Ни одной минуты не раскаивалась она, что «увязалась», как мы говорили, с нами. Когда шутили на эту тему, она сердилась не на шутку», — пишет Альбанов в своем дневнике. И когда сервировали стол для прощального обеда — Альбанов со спутниками отправлялись к земле, — она приложила все усилия, чтобы капитан и штурман расстались дружески.
Последние напутствия. Брусилов передает пакет на имя начальника Гидрографического управления.
И еще один объемистый пакет с личными письмами — своими, Ерминии Александровны и других членов экипажа. Из записок Альбанова следует, что оба пакета находились в запаянной жестяной банке. Без всякого энтузиазма брал он письма: они содержали, по его мнению, много лишней информации о жизни на шхуне.
О пути Альбанова по дрейфующим льдам уже рассказано много. Его и матроса Конрада подберет седовский «Святой Фока», к тому времени потерявший командира. Из одиннадцати ступивших на лед до России добрались только двое. Двое и один пакет. Официальный. Существование второго пакета, по дневникам Альбанова, прослеживается до мыса Флора на Земле Франца-Иосифа. Потом он таинственно исчезает. Наверное, его не донесли... А жаль. Приоткрылась бы еще одна глава сложных взаимоотношений на обреченном дрейфующем корабле. По возвращении в Россию Альбанов отдал матери Брусилова подлинную выписку из судовой книги, которую она впоследствии передала в музей Арктики. А вот Конрад всячески избегал встреч с родственниками Жданко и Брусилова...
Интересен один эпизод. В тридцатые годы брат Брусилова, Сергей, будучи в Архангельске, разыскал Конрада. После разговора с ним он пришел к твердому убеждению, что на «Св. Анне» разыгрались поистине трагические события, которые Альбанов и Конрад имели все основания скрывать.
Через три года после исчезновения шхуны умрет отец Ерминии Александровны, генерал-лейтенант, командир корпуса. Он был добрым и заботливым командиром. И Совет солдатских депутатов постановил воздвигнуть ему памятник и назначил пенсию вдове. Родственники будут беречь последние письма Георгия Львовича и Ерминии Александровны, пока однажды, спустя 68 лет со времени написания, их не прочтут авторы этого очерка.
Остается лишь проверить версию появления на юге Франции загадочной Ерминии Брусиловой...
В дворянском роду Брусиловых мужчины издавна служили Родине. Не стал исключением и прославленный генерал.
Герб Брусиловых
Генерал Алексей Алексеевич Брусилов (1853–1926) принадлежал к старинному, но не слишком знатному русскому дворянскому роду. Первый исторически достоверный представитель этой фамилии известен нам с конца XV века. Тогда некоему Гриде Степановичу Брусилову было дано поместье в Вотской пятине Новгородской земли.
Генерал от кавалерии Алексей Алексеевич Брусилов (1853–1926)
«Тот, кто болтает вздор»
Гридя – это, надо полагать, уменьшительная форма имени Григорий. Чисто русское происхождение имеет сама фамилия – Брусилов. Очевидна ее связь с глаголом «брусить», означающим, согласно словарю Владимира Даля , в новгородском и московском говорах «нести чепуху, городить нескладицу, бредить, врать», в орловском – «бормотать, говорить косноязычно или невнятно», а в пензенском – даже «пьянствовать до беспамятства». Если род Брусиловых происходил из Новгородской земли, то, скорее всего, в основе фамилии лежало первое значение этого слова: «брусило» – «тот, кто болтает вздор», «пустомеля».
Такое нелестное по смыслу прозвание не должно смущать наших современников: многие русские фамилии образовывались от прозвищ (или имен) столь же негативного характера. В допетровской Руси подобные «отрицательные» прозвания давали детям специально, пытаясь уберечь их от порчи или дурного глаза; при этом сами прозвища, разумеется, могли и не соответствовать действительным особенностям их носителей. По словам австрийского дипломата Августина Мейерберга , побывавшего в России в середине XVII века, «этот подверженный суеверию народ не расстается с ним и в своих именах: <…> многие из москвитян называются не тем именем, какое наречено кому-нибудь из них при крещении, но другим, которое дают им родители, скрывая прежнее из опасения, чтобы после огласки его не употребляли оного во зло колдуньи для какого-либо злого дела к пагубе называемого». То же самое «суеверие» относится и к негативным по смыслу именам-прозвищам. И именно благодаря этой традиции появились такие дворянские фамилии, как Лопухин (от слова «лопуха», то есть «лопоухий»), Лупандин (от «лупанда» – «пучеглазый») и Татищев (и вовсе от «татище», что значит «ворюга»).
Служилый род
К XVII веку род Брусиловых разделился на несколько ветвей, утративших между собой генеалогические связи, которые можно было бы проследить по источникам. Предки Алексея Алексеевича Брусилова принадлежали к ветви, представители которой были помещиками в Стародубском уезде. Некий Петр Клементьевич Брусилов владел там поместьем в 1648 году, а другой Петр Брусилов , родом из Брянска, в том же году был осадным головой в Курске. Как видим, Брусиловы – рядовые уездные дворяне, несшие обычную военную службу. Позднее, уже в конце XVIII века, род предков самого известного русского полководца Первой мировой был внесен в Дворянскую родословную книгу Орловской губернии.
Вице-адмирал Лев Алексеевич Брусилов (1857–1909), брат А.А. Брусилова. Во время Русско-японской войны 1904–1905 годов – капитан 1-го ранга, командир крейсера «Громобой»
При Петре I службу нес прадед Алексея Алексеевича – Иван Иевлевич (Иович) Брусилов . Он был вахмистром (унтер-офицерский чин), затем полковым аудитором (судебная должность в армии), получил капитанское звание, а в отставку вышел секунд-майором (этот чин относился к восьмому классу Табели о рангах). Скромная, но вполне достойная карьера.
Сыновья Ивана Иевлевича продолжили семейную традицию. Петр Иванович дослужился до секунд-майора, а Николай Иванович, окончивший Сухопутный шляхетский корпус, вышел в отставку в 1778 году с тем же чином, что и брат, но в дальнейшем продвинулся на гражданской службе. В ноябре 1802 года он был назначен московским вице-губернатором, в марте 1806-го – полтавским губернатором с пожалованием чина действительного статского советника, а в 1808 году – виленским губернатором.
Столь успешная государственная карьера способствовала возвышению рода Брусиловых. На гражданской службе достиг заметного положения и сын Петра Ивановича – Николай Петрович Брусилов (1782–1849). Восьмилетним мальчиком его отдали в Пажеский корпус, но курса он не окончил и в 1796 году был зачислен поручиком в Московский гренадерский полк, расквартированный в Смоленске.
В 1798 году Николай Брусилов поступил на гражданскую службу, в Экспедицию о государственных доходах; в 1803–1806 годах служил в Главном правлении училищ, а затем после непродолжительной отставки – при статс-секретаре по принятию прошений на Высочайшее имя. По свидетельству одного из современников, Николай Петрович «был чиновником редкой в то время честности и никогда не соблазнялся почти ежедневною возможностью взять крупную взятку».
С 1821 по 1834 год он был вологодским губернатором и вышел в отставку в чине действительного статского советника. Примечательно, впрочем, даже не это его весьма успешное государственное служение, а литературное дарование. По сути, он стал первым из Брусиловых, оставившим заметный след в отечественной истории и культуре.
В начале XIX века Николай Брусилов получил известность как литератор. Он был автором нескольких повестей, написанных в духе модного тогда сентиментализма, критических и публицистических статей, а также переводов. В 1804 году Николай Петрович стал членом Вольного общества любителей словесности, наук и художеств (в Санкт-Петербурге), а в 1805-м издавал «Журнал российской словесности», являвшийся печатным органом этого общества. Позднее он занялся историческими изысканиями, вступил в Общество истории и древностей Российских (действительный член с 1817 года) и опубликовал ряд научных работ, в том числе статью «Догадки о причине нашествия норманнов на славян», которая увидела свет в 1824 году в «Записках и трудах Общества истории и древностей Российских».
Будучи вологодским губернатором, Николай Петрович много времени отдавал изучению этого края и в 1833 году издал статистическое обозрение «Опыт описания Вологодской губернии», содержавшее немало ценных сведений. За этот труд в декабре 1833 года он был избран почетным членом Академии наук.
Отец и мать
Вернемся к рассказу о непосредственных предках знаменитого полководца. Сын Николая Ивановича и отец героя Первой мировой войны, Алексей Николаевич Брусилов (1789–1859), с 1807 года находился на военной службе. Он принял участие в антинаполеоновских походах и Отечественной войне 1812 года, был ранен в Бородинском сражении, прошел путь с русской армией от Москвы до Парижа. Дослужился до подполковника и в 1824 году перешел на службу гражданскую. В 1830–1831 годах был московским вице-губернатором, с 1831 по 1835 год – курским вице-губернатором. В 1839 году Алексей Николаевич вернулся в армию в чине полковника (с назначением по кавалерии), причем отправился на Кавказ, где шла долгая напряженная война с горцами. Он служил в Закавказье, в Грузии, и последние годы жизни провел в Тифлисе. Скончался в чине генерал-лейтенанта.
Женился Алексей Николаевич поздно, в 1852 году, когда ему было уже за 60, – на дочери чиновника, служившего в канцелярии кавказского наместника, Марии-Луизе Нестроенской , полячке по происхождению. Она была младше мужа на 36 лет. От этого брака родилось четверо сыновей, один из которых умер в младенчестве. Первым у этой супружеской четы в 1853 году появился на свет сын, которому дали имя в честь отца, – Алексей Алексеевич Брусилов.
В 1859 году Алексей Николаевич скончался в возрасте 70 лет от крупозного воспаления легких, а через несколько месяцев от туберкулеза умерла и его жена. Мальчиков взяла на воспитание Генриетта Антоновна Гагемейстер , родная сестра их матери и, что особенно важно, их крестная мать. Мужем Генриетты Антоновны был военный инженер полковник Карл Максимович Гагемейстер . Своих детей у них не было. Жили супруги в Кутаиси, где и провел несколько лет будущий полководец. Кстати, очень символично, что крестным отцом Алексея Алексеевича Брусилова был выдающийся государственный и военный деятель князь Александр Иванович Барятинский (1815–1879), прославленный герой Кавказской войны, ее, собственно, и завершивший.
Военно-морские братья
Следует сказать несколько слов и о судьбах родных братьев генерала, также посвятивших свою жизнь военной карьере.
Борис Алексеевич Брусилов (1855–1918) окончил Пажеский корпус, служил в армии, участвовал в Русско-турецкой войне 1877–1878 годов. Отличился он в знаменитой Ахал-Текинской экспедиции 1880–1881 годов, ознаменовавшей присоединение Средней Азии к России. Проявил мужество при взятии крепости Геок-Тепе (ныне город Гёкдепе, Туркмения).
За отличие в боях с текинцами был награжден тремя орденами – Святой Анны III степени с мечами и бантом, Святого Станислава II степени с мечами и Святого Владимира IV степени с мечами и бантом. В 1889 году он вышел в отставку в гражданском чине титулярного советника. С начала XX века жил в имении Глебово (Глебово-Брусилово) Звенигородского уезда Московской губернии. При большевиках был арестован и умер в тюрьме.
Лейтенант флота Георгий Львович Брусилов (1884–1914) – исследователь Арктики, капитан шхуны «Святая Анна»
Лев Алексеевич Брусилов (1857–1909) с 1875 года служил во флоте. Первоначально его служба проходила преимущественно на Черноморском флоте, где он показал себя умелым и расторопным офицером, занимаясь составлением стратегического описания берегов Черного моря. В 1891–1895 годах был адъютантом главного командира Черноморского флота вице-адмирала Николая Васильевича Копытова . В 1899 году стал флаг-капитаном штаба начальника Тихоокеанской эскадры вице-адмирала Якова Аполлоновича Гильтебрандта .
В этой должности он также зарекомендовал себя с самой лучшей стороны, особенно при решении вопроса об участии эскадры во взятии фортов в китайской гавани Таку во время Китайской кампании 1900 года. В 1903 году Лев Алексеевич возглавил оперативное отделение Главного морского штаба, где разрабатывал план возможных военных действий против Японии на море.
Валериан Иванович Альбанов (1882–1919) – полярный штурман, участник дрейфа на шхуне «Святая Анна»
По его мнению, принимая во внимание превосходство японского флота, необходимо было воздерживаться от столкновений с ним, но в то же время следовало максимально усилить российский флот на Тихом океане, немедленно начав энергичную подготовку к вероятной войне. В ходе Русско-японской войны 1904–1905 годов Лев Алексеевич Брусилов в должности капитана 1-го ранга командовал крейсером «Громобой».
В 1906 году возглавил Морской генеральный штаб и приступил к реализации новой судостроительной программы. Однако расстроенное здоровье вынудило его в 1908 году выйти в отставку в чине вице-адмирала. Женат он был на Екатерине Константиновне Панютиной , происходившей из старинного дворянского рода, представители которого также известны своей службой на флоте.
Обложка книги «На юг, к Земле Франца-Иосифа!». Петроград, 1917. Штурман В.И. Альбанов успел рассказать о своем переходе по льду с несколькими матросами со шхуны «Святая Анна» и о судьбе экспедиции лейтенанта Г.Л. Брусилова
«Два капитана»
Существенный вклад в русскую и мировую географию внес один из сыновей Льва Алексеевича, то есть родной племянник прославленного генерала Первой мировой войны, – лейтенант флота Георгий Львович Брусилов (1884–1914). Он остался в истории как один из самых ярких исследователей Северного Ледовитого океана эпохи «бури и натиска» арктических и антарктических экспедиций мирового значения, имевших место в начале ХХ века.
В 1910–1911 годах Георгий Брусилов участвовал в известной Гидрографической экспедиции в Северном Ледовитом океане, проходившей на ледоколах «Таймыр» и «Вайгач». Именно тогда у него зародилась идея собрать и возглавить собственную экспедицию, которая, повторяя путь шведского мореплавателя Адольфа Норденшёльда , прошла бы из Атлантического океана в Тихий вдоль всего северного побережья Евразии. На частные средства, предоставленные дядей Борисом Алексеевичем, лейтенант Брусилов приобрел в Англии паровую шхуну, которую назвал «Святая Анна».
В июле 1912 года «Святая Анна» вышла из Петербурга и, обогнув Скандинавский полуостров, направилась в Баренцево и далее в Карское море. В начале октября у западного берега полуострова Ямал она оказалась затерта льдами, и вскоре под сильным ветром начался беспрерывный ледовый дрейф экспедиционного судна сначала на север, а с конца 1913 года – на запад. Шхуна была вынесена в Полярный бассейн.
После 542 дней дрейфа, в апреле 1914 года, штурман Валериан Иванович Альбанов и 13 матросов с согласия капитана покинули шхуну, надеясь по льдам добраться до Земли Франца-Иосифа (тогда судно находилось севернее этого архипелага). Пройдя свыше 400 км, отважные участники экспедиции достигли своей цели – островов, но в живых из них на тот момент осталось только двое: сам Альбанов и один из матросов.
СУДЬБА ЭКСПЕДИЦИИ ГЕОРГИЯ БРУСИЛОВА – погибшего в 1914 году во льдах Арктики племянника знаменитого генерала – послужила писателю Вениамину Каверину материалом для романа «Два капитана»
Они были сняты с мыса Флора на острове Нортбрук в августе 1914 года экипажем судна «Святой Фока» знаменитой экспедиции Георгия Седова . «Святая Анна», на борту которой после ухода группы Альбанова оставалось еще 10 человек, включая Георгия Брусилова, продолжила свой дрейф, но, увы, выбраться из ледового плена ей не удалось. Шхуна пропала без вести. Предпринятые в 1914–1915 годах поиски исчезнувшего корабля не дали результатов.
Опубликованные Альбановым некоторые материалы экспедиции Брусилова (штурман предусмотрительно захватил с собой копию вахтенного журнала и другие записи и документы) продемонстрировали ряд ее значительных научных достижений. «Особенно важными оказались производившиеся во время дрейфа «Св. Анны» промеры северной части Карского моря, до того не посещавшейся ни одним судном, – отмечали исследователи. – Благодаря этим данным удалось охарактеризовать подводный рельеф северо-западной, открытой части Карского моря и выявить меридиональную впадину (длиной почти 500 км), позднее получившую название Желоб Св. Анны.
Кроме того… после изучения особенностей дрейфа «Св. Анны» советская экспедиция на ледокольном пароходе «Г. Седов» в 1930 году нашла о. Визе». По документам экспедиции было установлено наличие постоянного течения в Карском море, направленного к северу, и определена его скорость, уточнена граница материковой отмели, а переход Альбанова по льдам позволил доказать отсутствие к северо-западу от Земли Франца-Иосифа мифических земель, ранее обозначавшихся на картах.
Судьба экспедиции Брусилова послужила писателю Вениамину Каверину материалом для его великого романа «Два капитана». В этом произведении, как помнят все его читатели, говорится о капитане Иване Львовиче Татаринове и шхуне «Святая Мария», в названии которой недвусмысленно угадывается название брусиловского корабля.
Дальний родственник Блаватской и Витте
Сам генерал Алексей Алексеевич Брусилов первым браком был женат на Анне Николаевне Гагемейстер (1861–1908), племяннице Карла Максимовича Гагемейстера, в доме которого он воспитывался, когда умерли родители. Овдовев, в 1910 году генерал женился вторично – на Надежде Владимировне Желиховской (1864–1938). Она была дочерью директора Тифлисской классической гимназии Владимира Ивановича Желиховского и Веры Петровны Желиховской (урожденная Ган; 1835–1896), которая приобрела известность как писательница, преимущественно как автор детских книг.
Писательница Вера Петровна Желиховская (1835–1896). Ее повести и рассказы для детей были очень популярны у современников
Литературное творчество в семье Веры Петровны было своего рода традицией: ее мать, Елена Андреевна Ган (урожденная Фадеева; 1814–1842), – прозаик, автор известных повестей; родная сестра, Елена Петровна, в замужестве Блаватская (1831–1891), – литератор, публицист и знаменитая основательница теософского движения. Родственные связи Желиховской интересны также тем, что мать Елены Андреевны Ган происходила из княжеского рода Долгоруковых и по этой линии среди предков жены генерала Брусилова значился видный сподвижник Петра Великого барон Петр Павлович Шафиров . Сестра же Елены Андреевны, Екатерина Андреевна Фадеева (1819–1898), была матерью Сергея Юльевича Витте . Таким образом, Елена Блаватская и Вера Желиховская приходились Витте двоюродными сестрами, а супруга Брусилова, Надежда Владимировна Желиховская, – двоюродной племянницей.
Обложка книги В.П. Желиховской «Розанчик. Волшебная сказка». Петербург, 1889
Единственный сын генерала Брусилова (от первого брака), Алексей Алексеевич Брусилов (1887–1919), погиб во время Гражданской войны. Потомства он не оставил, и на этом род прославленного полководца Первой мировой войны, к сожалению, пресекся.
Евгений Пчелов, кандидат исторических наукАлексей Алексеевич Брусилов происходил из рода потомственных военных. Дальние предки его были выходцами их Речи Посполитой и вели свою родословную от известного польско-украинского дипломата Адама Киселя, потомки которого, перейдя на русскую службу, связали свою жизнь с русской армией.
Брусиловы были потомственными дворянами Орловской губернии. Больших военных чинов ни прадед Алексея Брусилова, Иван Иевлевич, ни его дед Николай Иванович не достигли, но верой и правдой служили Отечеству. Но уже его отец стал генералом. Алексей Николаевич Брусилов родился в 1789 году и начал службу в коллегии иностранных дел (1802). Чин штаб-ротмистра Лубенского гусарского полка он получил через пять лет, а к началу Отечественной войны 1812 года достиг чина майора. Войну он встретил в составе Кирасирского Военного Ордена полка, с которым участвовал в Бородинском сражении, где и был ранен. Вернувшись в строй, он участвовал в заграничных походах и в 1813 году был произведен в подполковники с переводом в Литовский уланский полк. С 1821 года Алексей Николаевич Брусилов начал служить в Ямбургском уланском полку в чине полковника. Через три года он оставил военную службу почти на 10 лет. За это время он занимал различные гражданские должности, в том числе и пост московского вице-губернатора. На военную службу Алексей Николаевич вернулся в 1839 году и спустя шесть лет был произведен в генерал-майоры. Женился он поздно на Марии-Луизе Нестоемской, которая была значительно моложе супруга. К моменту рождения их первенца – Алексея – ей исполнилось 28 лет, а Алексею Николаевичу было уже 64. Семья проживала в Тифлисе, где служил Алексей Николаевич в должности председателя полевого аудиториата Отдельного Кавказского корпуса. В 1856 году он был произведен в чин генерал-лейтенанта. Кроме Алексея в семье было еще три брата – Борис, Александр (скончался в младенчестве) и Лев. Сыновья пошли по стопам отца, выбрав военную карьеру. В дальнейшем Борис Алексеевич оставил военную службу и стал крупным московским землевладельцем, женившись на баронессе Нине Николаевне Рено. В 1907 году он имел чин действительного статского советника. Арестованный ВЧК в 1918 году, Борис Алексеевич скончался в заключении.
Младший брат, Лев Алексеевич, выбрал путь морского офицера. Образование он получил на юнкерских курсах, а затем на курсах военно-морских наук при Морской академии. Он участвовал в русско-турецкой войне, в экспедиции в Китай в 1900 году, а во время русско-японской войны командовал крейсером «Громобой». После окончания войны он был назначен начальником Морского генерального штаба, а затем стал младшим флагманом Балтийского флота. Лев Алексеевич достиг чина контр-адмирала. В 1908 году он вышел в отставку по болезни, а через год скончался.
Старший из братьев, Алексей Алексеевич Брусилов, родился в Тифлисе 31 августа 1853 года. Его крестным отцом был наместник Кавказа фельдмаршал князь Барятинский. Алексею не исполнилось еще и четырех лет, когда он стал пажом высочайшего двора. Эта «должность» и открыла послужной список будущего верховного главнокомандующего русской армии.
Рано лишившись родителей – отец умер, когда Алексею было шесть лет, а вскоре скончалась и мать, дети были взяты на воспитание в семью Гагемейстеров, с которыми состояли в родстве. Братья получили прекрасное домашнее образование, что позволило Алексею в 1867 году успешно сдать экзамены в четвертый класс привилегированного учебного заведения – Пажеского корпуса. Окончив Пажеский корпус, Алексей Брусилов в чине корнета был зачислен в армейский драгунский полк, начав службу в Закавказье. Служба шла не совсем гладко, и он даже находился под арестом в течение двух месяцев за участие в дуэли в качестве секунданта. Тем не менее в 1872 году он – прапорщик 15-го Тверского драгунского полка. Здесь же, на Кавказе, Брусилов принял первое боевое крещение, участвуя в русско-турецкой войне 1877-1878 годов. Он отличился при штурме крепостей Ардагана и Карса и «за дела с турками» был удостоен трех орденов. На Кавказе Брусилов оставался до 1881 года, а затем после командировки в учебный эскадрон кавалерийской школы в Петербург он остался служить в столице. Новый век Брусилов встретил уже генералом…
В 1908 году Алексей Алексеевич по семейным обстоятельствам просит о переводе на другое место службы и получает назначение в Люблин командиром 14-го армейского корпуса. В мае 1912 года он назначается помощником командующего войсками Варшавского военного округа, а в декабре того же года производится в чин генерала от кавалерии. На протяжении двух лет он замещал командующего округом во время его отсутствия.
Летом 1913 года Брусилов получил приказ военного министра принять 12-й армейский корпус в Киевском округе. Численность корпуса, расквартированного по всей Подольской губернии, равнялась 50 тысячам человек. За месяц до начала Первой мировой войны корпус Брусилова был переформирован в 8-ю армию.
1 августа Германия объявила войну России, а через два дня напала на Бельгию и Францию. На следующий день в войну вступила Англия. Войска брусиловской армии выступили к австрийской границе, войдя в состав Юго-Западного фронта, действовавшего в Галиции. Перейдя границу, Брусилов издал приказ, в котором говорилось о необходимости высоко нести честь и достоинство русского солдата и не причинять обид мирному населению. «С мирным населением, – писал Брусилов, – каждый из нас должен обращаться так же, как это было в родной России».
Армия Брусилова принимала участие в Галицийском сражении. Взаимодействуя с 3-й армией под командованием генерала Рузского, за 8 дней наступления войска 8-й армии продвинулись на 130-150 километров и подошли к Галичу. По мере продвижения русских войск сопротивление австрийцев усиливалось, но, несмотря на сопротивление, их войска были разбиты. Противник потерял 5 тысяч солдат и офицеров. Было захвачено множество пленных, три знамени и более 70 орудий. После сражения при Гнилой Липе отступление австрийцев перешло практически в бегство. Они отступали, бросая обозы и артиллерийские орудия.
Преследуя их, войска 8-й армии обходили с юга Львов, и 3 сентября в 11 часов утра передовые кавалерийские отряды вступили во Львов. В этот же день в город вошли и главные силы 3-й армии. Однако в официальном приказе были отмечены лишь войска генерала Рузского, а о войсках Брусилова не было сказано ни слова. Это не могло не вызвать в его армии недовольства. «История разберет вскоре после войны, как действительно было дело, – писал Брусилов жене, – а теперь главное – победить. Охотно уступаю лавры Рузскому, но обидно за войска армии».
На следующий день 4 сентября войска 34-го корпуса овладели Галичем, сильные форты которого противник оставил без боя. В качестве трофеев русским досталось до 40 орудий. В ночь с 5 на 6 сентября был взят Миколаев. Галич-Львовская операция была завершена. Брусилов был награжден орденом Св. Георгия 4-й степени. К концу года успешные действия его войск принесли ему еще одну награду – орден Св. Георгия 3-й степени.
Во время зимней кампании 1915 года Брусилов руководил 8-й армией в ходе Карпатской операции. В условиях зимней стужи армия Брусилова вела упорные встречные бои с противником. Она обеспечила сохранение блокады стратегически важной крепости Перемышль. Посетив Перемышль, Николай II пожаловал Брусилову звание генерал-адъютанта.
Австрийцы, и особенно венгры, хорошо знакомые с окружающей местностью, сопротивлялись как никогда упорно. Русские войска несли ощутимые потери, которые увеличивались в связи с отсутствием зимнего обмундирования в суровых горных условиях. Брусилов распорядился закупать теплые вещи и посылать их в свои войска. За 10 дней его войска отбросили противника за Карпаты и начали помогать 3-й армии, ликвидируя угрозу ей со стороны Кракова.
В середине лета 1915 года в результате Горлицкого прорыва немецких войск русские армии были вынуждены оставить Галицию. До конца года войска вели позиционные бои, не приносившие ни одной из сторон успеха. Лишь к декабрю сражения на Юго-Западном фронте затихли, а в Ставке стали разрабатывать планы будущей кампании.
Поражение в кампании 1915 года привело к реорганизации во всем управлении армии. Великий князь Николай Николаевич был отстранен от обязанностей верховного главнокомандующего и назначен наместником на Кавказ. Император решил сам возглавить свою армию. Потом началась реорганизация фронтов. Алексей Алексеевич пользовался в армии заслуженным уважением как боевой, опытный и инициативный командующий армии. В войсках его называли «генерал наступления». Поэтому, когда встал вопрос о замене командующего Юго-Западным фронтом, бездеятельного и осторожного генерала Иванова, была предложена кандидатура Брусилова. В марте 1916 года он приступил к новым обязанностям.
В армию поступило пополнение, и теперь в каждой дивизии насчитывалось 18–20 тысяч человек. В достаточном количестве поступали также патроны и снаряды. При встрече с Николаем II Брусилов доложил о том, что войска фронта достаточно хорошо отдохнули и теперь готовы перейти в наступление.
По просьбе союзников русские войска предприняли Нарочскую операцию, не давшую особых военных результатов. Но это наступление вынудило немцев перебросить на восточный фронт дивизии, так необходимые им под Верденом, и временно прекратить наступление на Западном фронте.
На военном совещании в Ставке 14 апреля большая часть командующих объявила о невозможности перехода в наступление из-за недостатка войск и боеприпасов. Лишь Брусилов высказывался за наступление войсками всех фронтов, что, по его мнению, должно было заставить противника распылить свои силы и лишить их свободы маневра. После выступления Брусилова и другие командующие фронтами также сообщили о своей готовности наступать, но объявили при этом, что не ручаются за успех. Поскольку союзники не могли выступить ранее начала июня, Ставка решила отложить наступление до конца мая.
В плане общего наступления главный удар предполагалось нанести Западным фронтом. Но успеха, да еще какого, добился лишь Юго-Западный фронт. Этот успех стал вершиной полководческого таланта Брусилова.
На военном совете штаба фронта Брусилов изложил собравшимся генералам свой замысел: решающий удар наносят войска 8-й армии в направлении на Луцк. В случае неудачи прорыва на участке 8-й армии, Брусилов предложил перенести главный удар на участок 11-й армии либо какой-нибудь иной, куда будут направлены все имеющиеся резервы. В 8-ю армию уже были переданы армейский корпус, кавалерийская дивизия и части тяжелой артиллерии.
Брусилов считал необходимым закончить подготовку наступления к 28 апреля и приказывал командующим армиям представить свои соображения по операции к этому числу. В то же время он предоставлял им полную инициативу действий, но требовал, чтобы они наступали по всему фронту армии. Особая роль отводилась взаимодействию пехоты и артиллерии. Орудия предлагалось разместить в максимальной близости от передовой полосы и подчинить их управление командирам пехотных атак. В первый период атаки легкая артиллерия должна была разрушить проволочные заграждения противника, состоящие из трех полос, или проделать в них проходы. Потом в дело включалась и тяжелая артиллерия, которая разрушала первую и вторую линии обороны прежде всего пулеметные гнезда. После перехода пехоты в атаку тяжелая и мортирная артиллерии наносили огонь по скоплению резервов противника и по третьей линии его обороны, если таковая имеется. Брусилов предвидел и действия артиллерии в случае начала контратак противника: одна часть артиллерии образовывала для пехоты огневую завесу, другая начинала подавление артиллерийских батарей противника.
Командующий фронтом подчеркивал, что между первым и вторым периодами атаки не должно быть большого промежутка, который мог дать противнику время для создания нового рубежа обороны. После артиллерийской подготовки должна была начаться атака пехоты, идущей цепями на расстоянии в 150-200 шагов. Передовая волна, ворвавшись в первую линию обороны противника, должна была не останавливаться, а пытаться захватить вторую линию обороны и закрепиться в ней. Брусилов знал, что основная линия обороны противника – вторая, которая в случае задержки может подвергнуть передовую волну истребительному огню. Поэтому он и придавал такое особое значение овладению именно этой линией. Закрепление же в первой полосе должно быть возложено на резервы. При удаче прорыва дальнейшее преследование возлагалось на кавалерию.
Фронт предстоящей атаки был разбит на особые участки. С самолетов велась аэрофотосъемка. Схемы с нанесенными на них позициями австрийцев отличались достаточной точностью. Их получил весь командный состав фронта вплоть до командиров рот. План и день начала наступления держался в строжайшем секрете.
Незадолго до начала наступления русские войска стали подбираться на ближнюю дистанцию к вражеским позициям. К началу наступления расстояние между противниками не превышало 400 шагов, а в некоторых местах удалось приблизиться на 150-200 шагов.
Наступление фронта началось 4 июня сильнейшей артиллерийской подготовкой. К 10 часам огонь был перенесен вглубь позиций противника. Артиллерийская подготовка продолжалась на протяжении двух суток. Вражеские батареи были подавлены, а в системах укреплений проделаны проходы для наступления пехоты. За первые три дня наступления войска 8-й армии достигли значительных результатов – фронт был прорван на протяжении 70–80 верст и на глубину до 25–30 верст, в плену оказались 900 офицеров и 40 тысяч солдат противника, захвачено 77 орудий и 134 пулемета. Луцк был взят на третий день наступления.
Вскоре Брусилов получил новую директиву от Алексеева, согласно которой войскам Юго-Западного фронта ставилась задача сковать противника на Стрыне демонстративными боями, а главные силы сосредоточить на своем правом фланге с целью разгрома левого крыла австро-венгерских войск. Алексеев даже конкретизировал поставленную задачу: действовать правым флангом к северу от Луцка и, прикрывшись кавалерией с северо-запада, наступать в направлении Луцк – Рава-Русская. Удар Брусилова по-прежнему рассматривался как вспомогательный, и в то же время Западный фронт получал разрешение отложить начало своего наступления.
Это могло привести к самым неблагоприятным последствиям для всего Юго-Западного фронта, ведь из полосы Западного фронта перед войсками Брусилова уже стали появляться германские войска. Брусилов требовал начать наступление на других фронтах и получил в этом заверения. Не дожидаясь начала наступления Западного фронта, он решил продолжать развивать наступление 8-й армии и отдал директиву о продолжении наступления до окончательного разгрома австро-венгерских войск.
Несмотря на личные обращения Брусилова, Ставка санкционировала отсрочку, а затем и совсем отменила наступление Западного фронта с Виленского направления, перенеся его на Барановичи. Брусилову перебросили два корпуса и два тяжелых артиллерийских дивизиона. Кроме наступления на Ковель его войска должны были достигнуть рек Сан и Днестр. Угроза захвата русскими войсками ковельского железнодорожного узла встревожила противника, и он стал принимать меры для отражения удара. Германские войска из Франции перебрасывались на Юго-Западный фронт.
Уже 16 июня противник нанес контрудар на Луцк, но войска 8-й и 11-й армий в течение трех дней отразили все попытки наступления противника. На левом фланге 9-я армия, преодолевая сопротивление противника, форсировала Прут и к утру 18 июня захватила Черновцы. Преследуя противника, уже на следующий день русские войска вышли к реке Серет. Однако дальнейшее наступление было затруднено непрекращающимися дождями и размокшими дорогами. К 23 июня в ходе наступления войска Брусилова взяли в плен более 4 тысяч офицеров и около 200 тысяч солдат, захватили 219 орудий и 674 пулемета.
Постепенно Ставка стала понимать необходимость перенесения главных действий на Юго-Западный фронт. Она отдала директиву о передаче 3-й армии из состава Западного фронта на Юго-Западный фронт. Были переправлены войска с Северного фронта.
В этих условиях Брусилов приказал всем армиям быть готовыми перейти в общее наступление. Главной силой фронта по-прежнему оставалась 8-я армия, нацеленная на Ковель.
4 июля войска Юго-Западного фронта возобновили наступление. Проведя артиллерийскую подготовку, они прорвали фронт и, сломив сопротивление противника, за несколько дней вышли на реку Стоход, но форсировать ее так и не смогли. Понимая, что австро-венгерские войска не удержатся на Стоходе, германское командование перебросило сюда свои дивизии.
Брусилов приказал прекратить наступление на этом направлении, и возобновить здесь наступление лишь после подвоза артиллерии и получения резервов. Лишь 9-я армия успешно двигалась вперед и 8 июля взяла Делетин.
Ставка любой ценой хотела форсировать Стоход и взять Ковель. В район Луцка был переброшен стратегический резерв верховного главнокомандующего – Особая армия, составленная из двух гвардейских корпусов пехоты и гвардейскою кавалерийского корпуса. Особая армия должна была атаковать Ковель с юга, а 3-я – с севера и востока. 8-я армия по-прежнему наступала на Владимир-Волынский, 11-я армия – на Броды, Львов, а 7-я и 9-я – на Галич и Станислав.
28 июля войска Брусилова снова начали наступление, но здесь их уже встретили крупные германские силы. Особая армия сумела продвинуться за три дня лишь на 10 верст, а до Ковеля дойти так и не смогла, застряв в полесских болотах. Войска, действующие на правом фланге, понесли громадные потери, но так и не смогли выполнить поставленных задач. На других направлениях войска Юго-Западного фронта достигли больших результатов. 11-я армия заняла Броды, 7-я – Монастержиску. Под натиском 19-й армии австро-венгерские войска были вынуждены оставить Буковину и Станислав. В конце августа Брусилов предпринял атаку четырьмя армиями фронта, но лишь 7-я и 9-я смогли немного продвинуться вперед. Скоро и они были вынуждены остановиться и перейти к обороне.
В ходе летнего наступления 1916 года войска Юго-Западного фронта захватили в плен 8924 офицера и 408 тысяч солдат противника. В качестве трофеев было взято 581 орудие и 1795 пулеметов. Австро-Венгрия была фактически выведена из войны, и в серьезных операциях ее войска больше не участвовали. Наступление Юго-Западного фронта было первым успешным наступлением, проведенным в условиях позиционной войны. Это одна из немногих наступательных операций, названная в честь своего, командующего – Брусиловский прорыв. За победы в летнем наступлении 1916 года Брусилов был награжден Георгиевским оружием, украшенным бриллиантами.
С вступлением в войну Румынии Брусилов обратился к Николаю II с предложением: или подчинить румынский фронт Юго-Западному, или создать новый фронт. Император пошел по второму пути и создал новый румынский фронт во главе с генералом В.Н. Сахаровым. Но это не могло поправить дела, и скоро румынская армия была окончательно разбита, территория Румынии оккупирована, а русские войска продолжали перебрасываться на Румынский фронт. Лишь в декабре на новом направлении положение стабилизировалось.
В Ставке уже вырабатывались планы новой кампании. Брусилов считал, что коренной перелом может произойти лишь при совместном наступлении на всех фронтах, что позволило бы связать силы противника. Для этого он предлагал избрать форму летнего наступления Юго-Западного фронта, но теперь особое внимание обратить на ведение боевых действий на Балканах.
В конце декабря в Ставке вновь собралось руководство русской армии для определения задач кампании 1917 года. Идеи Брусилова не встретили поддержки у командующих других фронтов. Николай II, не интересуясь мнениями собравшихся, уехал в Петербург, получив из столицы известие об убийстве Григория Распутина.
Лишь в январе был составлен план кампании 1917 года. Главный удар должен был наносить Юго-Западный фронт в направлении на Львов. Северо-Западный и Западный фронты наносили вспомогательные удары. Общее наступление должно было начаться не позднее 1 мая.
По замыслу Брусилова главный удар наносила 7-я армия, наступая на северо-запад, в направлении на Львов; с востока на Львов наступала 11-я армия. Особая и 3-я армии вновь наступали на Владимир-Волынский и Ковель. 8-я армия выполняла вспомогательные задачи.
Тем временем революционное брожение в стране нарастало. В Петрограде начались волнения рабочих, известие о которых с запозданием дошло до Ставки. Начальник штаба верховного главнокомандующего Алексеев почти ежедневно вызывал Брусилова к прямому проводу, выясняя его настроение. Сам он уже давно поддерживал контакты с председателем Государственной думы Родзянко и стал оказывать ему содействие в устранении о престола Николая II. В целях получения поддержки у российского генералитета Родзянко провел опрос командующих фронтами по создавшемуся в стране положению и предложил передать власть лицу, пользующемуся доверием населения.
Все командующие фронтами поддержали председателя Государственной думы. В Ставку была направлена телеграмма Родзянко с припиской Брусилова: «Считаю себя обязанным доложить, что при наступившем грозном часе другого выхода не вижу. Смутное время совершенно необходимо закончить, чтобы не сыграть на руку внешним врагам. Это столь же необходимо и для сохранения армии в полном порядке и боеспособности. Не забудьте, что проигрыш войны повлечет за собой гибель России, а проигрыш неминуем, если не будет водворен быстро полный порядок и усиленная плодотворная работа в государстве».
Брусилов обратился к Николаю II с призывом отречься от престола. Попытка похода на Петроград отряда генерала Иванова – бывшего командующего Юго-Западным фронтом – также успеха не имела.
Потеряв последнюю опору, Николай II отрекся от престола в пользу своего брата Михаила. Но спасти монархию не удалось. В России была провозглашена республика.
11 марта 1917 года войска Брусилова присягнули на верность Временному правительству. Выступая на митинге, командующий фронтом призвал солдат поддерживать в армии порядок и сохранять боевой дух, чтобы она могла защитить свободную Россию. Выступление Брусилова было восторженно встречено солдатами и собравшейся толпой.
Командующий Юго-Западным фронтом попытался навести порядок в своих войсках и препятствовал ведению в них революционной пропаганды. Но в войсках действующей армии уже давно шел процесс разложения, солдаты требовали окончания войны, заключения мира с немцами и возвращения домой. На всех фронтах, на которых побывал Брусилов, войска отказывались идти в наступление.
И все же наступление началось. Перед его началом было достигнуто трехкратное численное превосходство. По числу артиллерии русские войска имели двукратное превосходство над противником (1114 орудий). Недостатка в боеприпасах войска также не испытывали.
29 июня с рубежей, на которых остановилась русская армия во время знаменитого «Брусиловского прорыва», была проведена артиллерийская подготовка по австро-венгерским позициям. Войска Юго-Западного фронта перешли в наступление. Главный удар наносили 11-я и 7-я армии. Впереди действовала 8-я армия, которую теперь возглавил Л.Г. Корнилов. В ходе наступления были захвачены передовые позиции противника, но дальше солдаты отказались идти, и Брусилов уже не имел возможности повлиять на них.
На помощь австро-венгерским войскам стали прибывать германские части, и утром 19 июля противник перешел в контрнаступление. Без всякого приказа русские полки стали оставлять позиции и уходить с фронта. Массовым явлением стало обсуждение боевых приказов в полковых комитетах. Через неделю немцы взяли Тернополь. Войска 7-й и 8-й армий отступали, увлекая за собой и остальные войска фронта.
На помощь войскам Юго-Западного фронта пришли части Западного фронта. После трехдневной артиллерийской подготовки, уничтожившей почти все укрепления противника, они перешли в наступление, взяли окопы противника и их артиллерийские батареи и вернулись на свои позиции. Больше военные действия не возобновлялись. В ходе июньского наступления русская армия потеряла убитыми, ранеными и пленными 1968 офицеров и более 36 тысяч солдат.
В целях поднятия дисциплины в действующей армии были введены военно-полевые суды и смертная казнь. Сам Брусилов высказался за применение оружия за неисполнение боевых приказов и агитацию в войсках. После провала наступления он запретил солдатам собираться на митинги, а полковым комитетам вмешиваться в оперативные дела.
Но сам Брусилов уже не устраивал ни Керенского, ни большинство офицеров, которым была нужна сильная рука диктатора. Приехав на фронт, Керенский переговорил с генералами, которые требовали принятия самых жестких мер в отношении тех, кто разлагает армию. 19 июля Брусилов получил приказ сдать командование генералу Корнилову и, не дожидаясь его прибытия в штаб, выехать в Петроград.
В столицу Брусилов не поехал, а заявил, что уезжает в Москву, где у него была квартира.
В 1920 году он предложил свои услуги большевикам, которые привлекали к службе в Красной армии бывших генералов и офицеров русской армии. Брусилов был включен в состав особого совещания при главнокомандующем всеми вооруженными силами республики и вскоре стал его председателем. Осенью 1920 года Брусилов был назначен членом Военно-законодательного совещания при Реввоенсовете республики.
В 1923 году он был назначен инспектором кавалерии РККА. В его обязанности входила организация кавалерийских соединений, подготовка командных кадров и руководство Высшей кавалерийской школой. Но долго существовать управлению Брусилова было не суждено. Его расформировали, а самого Брусилова перевели в Реввоенсовет для исполнения особо важных поручений, по сути, уволив в отставку.
"Два капитана". Капитан Татаринов и лейтенант Георгий Брусилов
Штурману Ив. Дм. Климову
Предлагаю Вам и всем нижепоименованным, согласно Вашего и их желания покинуть судно, с целью достижения обитаемой земли, сделать это 10-го сего апреля, следуя пешком по льду, везя за собой нарты с каяками и провизией, взяв таковой с расчётом на два месяца. Покинув судно, следовать на юг до тех пор, пока не увидите земли. Увидев же землю, действовать сообразно с обстоятельствами, но предпочтительно стараться достигнуть Британского канала, между островами Земли Франца-Иосифа, следовать им, как наиболее известным, к мысу Флора, где я предполагаю, можно найти провизию и постройки. Далее, если время и обстоятельства позволят, направиться к Шпицбергену. Достигнув Шпицбергена, представится Вам чрезвычайно трудная задача найти там людей, о месте пребывания которых мы не знаем, но надеюсь на южной части его — это Вам удастся Вам удастся застать , если не живущих на берегу, то застать где-нибудь какое-нибудь промысловое судно. С Вами пойдут, согласно их желания, тринадцать человек из команды — старший рулевой Петр Максимов, матросы Александр Конрад, Евгений Шпаковский, Ольгерд Нильсен, Иван Луняев, Иван Пономарёв, Прохор Баев, Александр Шахнин, Павел Смиренников, Гавриил Анисимов, Александр Архиреев, машинист Владимир Губанов, кочегар Максим Шабатура .
Капитан судна «Св. Анна» Лейтенант Брусилов 10 апреля 1914 г., в Северном Ледовитом океане
Исправления в тот подлинный документ, внёс писатель Вениамин Каверин, прежде чем включить его в свой знаменитый роман «Два капитана». Экспедиция капитана Татаринова, вокруг поисков которой и разворачивается всё действие романа, фактически «списана» Кавериным — вплоть до мельчайших деталей! — с реальной экспедиции Георгия Брусилова. Главному герою романа, Сане Григорьеву, не было никакой нужды заниматься «мучительной работой», разбирая с лупой в руках полученные им от доктора Ивана Ивановича старые тетрадки: занимающие в романе центральное место «Дневники штурмана дальнего плавания Ив. Дм. Климова», из которых Саня Григорьев так много узнал о судьбе экспедиции капитана Татаринова, впервые были опубликованы ещё в конце 1917 года — опубликованы Валерианом Альбановым, их реальным автором, штурманом экспедиции Брусилова.
Среда 14 мая 27 мая . Снялись мы очень поздно, около 4 час. дня, и за 6 часов прошли 4 версты. Сегодня у нас в некотором роде юбилейный день: мы считаем, что всего отошли от судна 100 верст. Конечно, это не так уж много для месяца хода, всего только выходит на круг по 3,3 версты в сутки , но и дорога зато такая, какой мы не ожидали. Уходя с судна, мы рассчитывали теперь уже быть если не на берегу, то в виду берегов.
Справили мы свой юбилей торжественно: сварили из сушёной черники и вишни суп, и даже подправили его для сладости двумя банками консервированного молока, что вместе с сухарями дало роскошный ужин .
Забавно, кстати говоря, что Иван Дмитриевич Климов, штурман экспедиции капитана Татаринова, уже в 1914 году датирует свои дневниковые записи по новому стилю (штурман Альбанов, разумеется, проставлял все даты по старому стилю)… Но сравним наугад ещё несколько записей:
Четверг, 5 июня. Пятница, 19 июня . […] Много летает нырков и визгливых белых чаек. Ох, эти чайки! Как часто по ночам они не дают мне заснуть, суетясь, ссорясь и споря между собою около выброшенных на лёд внутренностей убитого тюленя. Они, как злые духи, кажется, следят за нами , издеваются над нашим положением нами , хохочут до истерики, визжат, свистят и едва ли не ругаются. Как долго я буду помнить я эти «крики чайки белоснежной», эти бессонные ночи в палатке, это незаходящее солнце, просвечивающее сквозь полотно её […]
Cуббота, 28 июня. Понедельник, 13 июля . […] Но от WSW до OSO, т. е. до направления берега , На OSO море до самого горизонта совершенно свободно от льда, и этот морской простор очень радовал меня . Эх, «Св. Анна» «Св. Мария» , вот бы куда, красавица, тебе попасть! Тут бы ты пошла чесать, не надо и машины!
Cуббота, 28 июня. Вторник, 14 июля . […] Сегодня Шпаковский и Конрад Соткин и Корольков , уйдя на SW оконечность острова на охоту , сделали замечательную находку. Недалеко от моря они увидели небольшой каменный холм. Их поразила правильная форма этого холма, и они заинтересовались им . Подойдя ближе, они увидели недалеко бутылку из-под английского пива с патентованной завинчивающейся пробкой. Ребята сейчас же разбросали холм и скоро под камнями нашли железную банку,окрашенную коричневой краской . […]
Ну, и так далее. Фактически, Вениамин Каверин в дневнике штурмана Альбанова, помимо чисто редакторских правок и сокращений, лишь перевёл все даты на новый стиль да ещё изменил фамилии реальных участников экспедиции Брусилова.
Итак, судьба экспедиции Ивана Татаринова из романа «Два капитана» — это, на самом деле, судьба экспедиции Георгия Брусилова. Но, по правде говоря, реальная судьба этой экспедиции даже намного, намного интересней, чем её книжное воплощение…
Давайте вспомним: что же нам сегодня о ней известно?..
1. «Св. Анна»
Лейтенант Георгий Львович Брусилов… Ему было 28 лет. Родился он в Николаеве в 1884 году. Там же, в Николаеве, и в том же 1984 году другой лейтенант Брусилов, 27-летний Лев Алексеевич, выпустил маленькую книжицу («Об искусстве плавания»), буквально в первых строках которой мы читаем: «Что может сравниться с благодеянием спасти человеку жизнь, это венец всех человеческих благодеяний…» . Имея перед глазами пример отца, Георгий Брусилов не колебался в выборе своего жизненного пути: как и его отец, он связал свою судьбу с военным флотом России.
Лев Брусилов — уже не лейтенант, а вице-адмирал и недавний начальник «Моргенштаба» (Морского генерального штаба) — скончался летом 1909 года в возрасте всего лишь 52 лет. А лейтенантом весной того года стал его старший сын Георгий (или Юрий, как его называли в семье). У Георгия был ещё младший брат Сергей (вскоре он тоже станет офицером флота) и две сестры годами чуть старше его — Татьяна и Ксения. Была ещё у него горячо любимая мать, Екатерина Константиновна Брусилова, а вот жены у него (в отличие от книжного капитана Татаринова) — жены у него не было…
Вообще, когда мы слышим фамилию Брусилов, то невольно вспоминаем, прежде всего, знаменитый «брусиловский прорыв». Генерал Алексей Брусилов, чьим именем была названа впоследствии та фронтовая операция, приходился Георгию родным дядей. Но был у него и ещё один родной дядя, куда менее известный: Борис Алексеевич Брусилов. Воспитанник Пажеского корпуса, Борис Брусилов тоже в своё время состоял на военной службе, но давным-давно (когда его племяннику исполнилось всего-то пять лет) перешёл в «статскую» и к 1912 году являлся довольно известным в Москве землевладельцем.
Так вот: судно «Св. Анна», на котором Георгию Брусилову предстояло отправиться в Арктику, получило своё название в честь Анны Николаевны Брусиловой (урождённой баронессы Рено) — супруги его дяди Бориса. И произошло это потому, что основные средства на экспедицию, руководить которой должен был Георгий Брусилов, выделил его дядя Борис — а точнее говоря, именно Анна Николаевна, дядина супруга.
Трудно сказать, кому из них первому пришла в голову идея пройти вдоль побережья Северного Ледовитого океана — с одной лишь зимовкой. Несомненно, что лейтенанту флота Георгию Брусилову, уже имевшему опыт плавания в северных морях, улыбалась перспектива возглавить экспедицию, которой предстояло бы, впервые под русским флагом, совершить переход из Атлантического океана в Тихий — переход трудный, полный неизведанного, но сулящий новые открытия и, вероятно, славу: ведь и завершить переход предполагалось осенью 1913 года, юбилейного для правящей в России царской династии.
Быть может, подобные соображения играли определённую роль и для Бориса Алексеевича с Анной Николаевной, но… как говорится, бизнес есть бизнес, и вложенные в экспедицию средства неплохо было бы вернуть сполна. Компромисс между возвышенным и приземлённым удалось найти быстро: одной из главных целей экспедиции должна была стать… банальная охота. Охота на медведей, тюленей и моржей. А также исследование зверозаготовительных возможностей вдоль всего этого маршрута. Короче говоря, для финансирования экспедиции была создана зверобойная компания, основными — но не единственными — акционерами которой стали дядя Борис и его супруга. Всё это предприятие являлось, надо сказать, сугубо частным.
В феврале 1912 года лейтенант Георгий Брусилов получил от своего ведомства почти годичный отпуск и с головой окунулся в подготовку экспедиции. В Англии он закупил далеко уже не новое, но очень прочное и надёжное парусно-паровое судно. «Pandora II» или «Blencathra» — есть некоторые разногласия насчёт того, какое название носило это судно в самом начале 1912 года, но после покупки называться оно стало — «Св. Анна». Важное замечание: судно это (мы будем, по традиции, называть его шхуной) было вполне подготовлено для арктического плавания. «Корабль прекрасно приспособлен для сопротивления давлению льдов и в случае последней крайности может быть выброшен на поверхность льда» , — так тогда писали в газетах, и, видимо, так оно и было — и форма корпуса, и качество постройки делали шхуну почти что непотопляемой во льдах.
Экипаж «Св. Анны» тоже, казалось, был тщательно подобран и укомплектован. Капитаном судна являлся сам руководитель экспедиции, 28-летний Георгий Брусилов. Старший помощник капитана, 30-летний Николай Святославович Андреев, тоже был кадровым офицером (лейтенантом флота он стал как раз в июле 1912 года). Хотя Андреев, по-видимому, не имел арктического опыта, но опыта дальних морских походов ему, однако, было не занимать. Его энтузиазм в отношении предстоящей экспедиции подкреплялся ещё и тем, что Николай Андреев также был в числе пайщиков зверобойного общества.
Помимо них, в экипаж входили два штурмана, учёный-гидролог, судовой врач, опытный механик. В общем, собиралась весьма солидная компания, вполне подготовленная для решения задач экспедиции.
Всё шло, казалось, прекрасно: надёжное судно, подобранный экипаж, хорошо продуманный и вполне достаточный запас снаряжения и продовольствия. Правда, денежные средства поступали Брусилову небольшими порциями, нерегулярно и медленно, из-за чего подготовка экспедиции растянулась очень надолго: лишь к началу августа 1912 года «Св. Анна» была, наконец, полностью готова отправиться в путь. Первый этап представлялся сущей безделицей — переход из Петербурга в Александровск-на-Мурмане (ныне город Полярный). Но тут произошло непредвиденное.
Николай Антоныч говорил, что папа был сам виноват. Экспедиция была снаряжена превосходно. Одной муки было пять тысяч килограммов, австралийских мясных консервов — тысяча шестьсот восемьдесят восемь килограммов, окороков — двадцать. Сухого бульона Скорикова — семьдесят килограммов. А сколько сухарей, макарон, кофе! Половина большого салона была отгорожена и завалена сухарями. Была взята даже спаржа — сорок килограммов. Варенье, орехи. И всё это было куплено на деньги Николая Антоныча…
Словом, если папа погиб, то, без сомнения, по своей собственной вине. Легко предположить, например, что там, где следовало подождать, он торопился. По мнению Николая Антоныча, он всегда торопился. Как бы то ни было, он остался там, на Крайнем Севере, и никто не знает, жив он или умер, потому что из тридцати человек команды ни один не вернулся домой…
Николай Антонович, двоюродный дядя Кати Татариновой, говорил, в общем-то, правильно: именно в таких количествах всё перечисленное им и было загружено на борт… но только не «Св. Марии», а «Св. Анны». Он даже не перечислил тут ещё и сгущёнку, и яйца, и фрукты-овощи консервированные, и много чего другого. Но вот насчёт «тридцати человек команды»… Николай Антонович, конечно же, не мог не знать, что продовольствие лишь запасалось из расчёта на полтора года для тридцати человек — а на самом деле в Арктику отправились не тридцать человек, а существенно меньше.
Собственно, Николай Антонович сказал тут неправду вовсе даже не по своей вине: это небрежность автора романа, Вениамина Каверина, который к концу своего повествования называет уже совсем иную численность экспедиции — из подсчётов Сани Григорьева получается не то 26, не то 24 человека.
Хотя, если подумать, то и Вениамин Каверин не столь уж виноват: очевидно, он и сам запутался в той ситуации с составом экспедиции, которая сложилась после ультимативного требования дяди Бориса с супругой — они, главные акционеры компании, неожиданно захотели, чтобы все мелкие пайщики вышли из предприятия.
Речь шла о возможной добыче: с какой это стати, решили главные пайщики, они должны будут делиться ею с пайщиками миноритарными?.. Миноритарных же пайщиков — и в их числе, например, старшего помощника капитана Николая Андреева — ультиматум Бориса Алексеевича и Анны Николаевны обидел до глубины души: вместо полноправного участия в компании им предложили стать всего лишь её наёмными служащими.
Легко можно представить себе состояние Георгия Брусилова, который неожиданно оказался между двух огней: пора, давно пора уходить в плавание, а его родственники и друзья вдруг бросились делить шкуры неубитых ещё медведей, подставив под удар судьбу уже подготовленной экспедиции!..
Из Петербурга «Св. Анна» вышла без Николая Андреева и некоторых других членов экипажа: обидевшись, они взяли, как говорится, тайм-аут, но пообещали, впрочем, присоединиться к экспедиции уже в Александровске-на-Мурмане. Это было, конечно, неприятно, но… Но терпимо.
Путешествие из Петербурга в Александровск было делом нетрудным. В это короткое путешествие взяли даже трёх пассажирок — оно обещало быть приятным. Плавание по Балтике проходило с триумфом, а во время остановки в Копенгагене шхуну почтила своим визитом (кстати, ответным) сама вдовствующая императрица, мать Николая Второго.
Новая неприятность случилась уже в Норвегии: от дальнейшего участия в экспедиции отказался норвежец-механик. И, наконец, когда «Св. Анна» пришла в Александровск-на-Мурмане, то её там никто не встречал — ни старший помощник Николай Андреев, ни учёный-гидролог, ни судовой врач. По причине болезни от участия в экспедиции отказались также и второй штурман, и несколько матросов. Положение создалось катастрофическое: экспедиция могла закончиться, толком ещё и не начавшись…
Взвесив все «за» и «против», Георгий Брусилов решил-таки отправиться в Арктику — с теми людьми, кто ещё оставался, и с теми, кого удалось найти в Александровске. Вместо тридцати в экспедицию отправились всего 24 человека. Моряков среди них было немного: сам Брусилов, штурман Валериан Альбанов и ещё 6 человек. Остальные — не имели вообще никакого опыта плавания.
2. Ерминия
Роль судового врача в экипаже «Св. Анны» взяла на себя молоденькая девушка — Ерминия Жданко. Если бы Вениамин Каверин вздумал написать роман о реальной экспедиции на шхуне «Св. Анна», то его фабулу ему вряд ли пришлось выдумывать: судьба Ерминии Жданко — это готовый роман.
Её отцом был генерал-майор Александр Ефимович Жданко, в 1912 году — командир бригады в 34 пехотной дивизии. Мать Ерминии (её тоже звали Ерминия) умерла, когда та была ещё совсем маленькой девочкой. Спустя семь лет после её смерти, в 1904 году, Александр Жданко вступил во второй брак — с Тамарой Осиповной Доливо-Добровольской, которая, таким образом, приходилась Ерминии мачехой. А у мачехи этой был брат Борис, женой которого в 1909 году стала Ксения Львовна, родная сестра Георгия Брусилова.
Запутаться можно в этих родственных связях… Короче говоря, золовка (сестра мужа) Ксении Брусиловой, сестры Георгия, была для Ерминии мачехой. Седьмая вода на киселе, но всё же… повод для знакомства, не правда ли?..
Ерминия родилась, кажется, в 1891 году, то есть в 1912 году ей исполнился 21 год. Ксения Брусилова была старше её на десяток лет, но они, тем не менее, дружили. Однажды, когда Ерминия была у Доливо-Добровольских в гостях, Ксения и предложила девушке поучаствовать в одной такой «приятной экскурсии» вокруг Европы — в уютной пассажирской каюте.
Сохранилось несколько писем Ерминии Жданко, которые она посылала отцу и мачехе летом 1912 года. Наивная, удивительно чистая девушка вовсе не намеревалась покорять арктические льды. Вот что она писала отцу, едва лишь приехав в Петербург (письмо от 9 июля):
Дорогой мой папочка!
Я только двенадцать часов провела в Петербурге, и уже массу нужно рассказать… На моё счастье оказалось, что и Ксения здесь… Я у них просидела вечер, и предложили они мне одну экскурсию, которую мне ужасно хочется проделать. Дело вот в чём. Ксенин старший брат купил пароход, шхуну кажется. Он устраивает экспедицию в Архангельск и приглашает пассажиров (было даже объявлено в газетах), т. к. там довольно кают. Займёт это недели 2—3, а от Архангельска я бы вернулась по железной дороге. Самая цель экспедиции, кажется, поохотиться на моржей, медведей и пр., а затем они попробуют пройти во Владивосток, но это уже меня, конечно, не касается…
Судя по всему, о Георгии Брусилове она ничего тогда толком и не знала и относилась к нему с почтением, считая его, вероятно, старым и опытным морским волком (на самом деле, Георгий был не старше, а на два года моложе своей сестры Ксении: в 1912 году ему исполнилось 28 лет).
В самый день отплытия из Петербурга, 28 июля, Ерминия снова пишет отцу: «Я в восторге от будущей поездки. Горячо любящая тебя Мима» . Георгий Брусилов, кажется, тоже был в восторге — от Ерминии. Из его письма к матери (2 августа): «Подходим к Копенгагену. Сегодня ночью будем там. Пассажиры мои почти всё время лежали, кроме Мимы, которая настоящий моряк. Стоит на руле превосходно и очень любит это занятие… Твой Юра» .
Всё было просто замечательно. Круиз удался на славу: отличная погода, отличные люди, огоньки в ночном порту, визит императрицы Марии Фёдоровны, масса впечатлений и даже приключений: представляете, в Копенгагене «один из наших матросов свалился ночью в воду, и его забрали в полицию — пришлось выкупать» . А потом пошли «чудные виды» норвежских фиордов, потом была ещё автомобильная прогулка по окрестностям Тронхейма — в компании «Юрия Львовича» и подруги Леночки. Даже грибы собирали, всё в той же компании: представляете, «норвежцы их, оказывается, не любят» …
О том, как же так получилось, что вместо планируемого скорого возвращения из короткого и такого приятного морского путешествия Ерминия Жданко отправилась в полную трудностей и неизвестности многомесячную арктическую экспедицию, девушка рассказала сама — в подробном письме от 27 августа, адресованном отцу и мачехе:
Дорогие, милые мои папочка и мамочка.
Если бы вы знали, как мне больно было решиться на такую долгую разлуку с вами. Да и вы поймёте, т. к. знаете, как мне тяжело было уезжать из дома даже на какой-нибудь месяц. Я только верю, что вы меня не осудите за то, что я поступила так, как мне подсказывала совесть. Поверьте, ради одной любви к приключениям я бы не решилась вас огорчить. Объяснить вам мне будет довольно трудно, нужно быть здесь, чтобы понять.
Начать рассказывать нужно с Петербурга. Вы, должно быть, читали в «Новом времени», что кроме Юрия Львовича участвует в экспедиции ещё и лейтенант Андреев. Этого Андреева я видела на «Св. Анне», в Петербурге. И как-то сразу почувствовала недоверие и антипатию… Этот Андреев — друг детства всех Брусиловых, и никому не могло прийти в голову, что он так подло подведёт. Я, конечно, его семейных дел не знаю, но думаю, что когда решаешься принять участие в таком серьёзном деле, то можно предварительно подумать, в состоянии ты исполнить или нет.
С Андреевым должны были приехать в Александровск учёный Севастьянов и доктор. С доктором сговорились ещё в Петербурге, но вдруг накануне отхода оказалось, что ему «мамочка не позволила», а попросту он струсил. Найти другого не было времени. Сначала всё шло благополучно, затем в Трондгейме сбежал механик. Потеря была невелика, т. к. наши машинисты прекрасно справляются без него, но всё-таки было неприятно…
«Я поступила так, как мне подсказывала совесть» … Во многих публикациях Ерминию Жданко описывают как «дочь петербургского генерала» и «племянницу начальника Главного гидрографического управления». А ещё добавляют: судя по её письмам, выросла она в крепкой и дружной семье.
Давайте попробуем во всём этом разобраться.
Дядя Ерминии, русский учёный Михаил Ефимович Жданко, был назначен начальником Главного гидрографического управления лишь в 1913 году, а в описываемый период времени генерал-майор Жданко руководил исследовательскими работами очень далеко от Петербурга — на Дальнем Востоке («К вопросу об исследовании морских течений» — так, например, называлось сообщение, сделанное им в апреле 1912 года во Владивостокском морском собрании).
Отец Ерминии, Александр Жданко, вовсе не был «петербургским генералом». Он был русским офицером, жизнь которого проходила там, где проходила его служба. И письма свои Ерминия направляла вовсе не в Петербург, а в Нахичевань-на-Дону (теперь этот городок стал частью Ростова-на Дону). И слова «честь» и «долг» не были для Александра Жданко пустым звуком. Та его фотография, которую вы здесь видите, была взята мною с сайта «Герои Первой мировой: Забытые имена».
Александр Жданко потерял жену, когда ему было уже 39 лет. Семь лет спустя (в Одессе, кстати) он женился во второй раз — Ерминия была тогда уже подростком. В подобных случаях дети от первого брака никогда не чувствуют себя особенно счастливыми. Тем более, что через год у папы её появилась новая дочка, Ирина. А через пять лет — Татьяна… Вероятно, отец Ерминии (да и мачеха, конечно) делал всё возможное, чтобы девушка в его новой семье не чувствовала себя немного… посторонней, что ли. Сама же она, вероятно, горячо любила своего отца и старалась, по возможности, не осложнять ему жизнь.
Тогда, из Александровска, Ерминия послала отцу телеграмму: «Трёх участников лишились. Могу быть полезной. Хочу идти на восток. Умоляю пустить. Тёплые вещи будут. Целую. Пишу. Отвечай скорей» . Не представляю, кто бы из отцов на месте Александра Жданко послал бы дочери в ответ телеграмму, исполненную восторга. Но и запретить ей «поступать по совести» он тоже не мог. Он ответил так: «Путешествию Владивосток не сочувствую. Решай сама. Папа» . Русский офицер, Александр Жданко сам воспитывал её и, вероятно, прекрасно понимал, что поступить иначе — «тоже сбежать, как и все» — его дочь просто не смогла бы…
Но вернёмся, однако, к письму Ерминии Жданко:
Вы же можете себе представить, какое было тяжелое впечатление, когда мы вошли в гавань и оказалось, что не только никто не ожидает нас, но даже известий никаких нет. Юрий Львович такой хороший человек, каких я редко встречала, но его подводят все самым бессовестным образом, хотя он со своей стороны делает всё, что может. Самое наше опоздание произошло из-за того, что дядя, который дал деньги на экспедицию, несмотря на данное обещание, не мог их вовремя собрать, т. ч. из-за этого одного чуть всё дело не погибло. Между тем, когда об экспедиции знает чуть ли не вся Россия, нельзя же допустить, чтобы ничего не вышло…
Всё это на меня произвело такое удручающее впечатление, что я решила сделать что могу, и вообще чувствовала, что если я тоже сбегу, как и все, то никогда себе этого не прощу. Юрий Львович сначала, конечно, и слышать не хотел, хотя, когда я приступила с решительным вопросом, могу я быть полезна или нет, сознался, что могу. Наконец согласился, чтобы я телеграфировала домой… Вот и вся история, и я лично чувствую, что поступила так, как должна была… Мне так много хочется Вам рассказать. Ещё можно будет написать с острова Вайгач…
Во Владивостоке будем в октябре или ноябре будущего года, но если будет малейшая возможность, пошлю телеграмму где-нибудь с Камчатки…
Пока прощайте, мои милые, дорогие. Ведь я не виновата, что родилась с такими мальчишескими наклонностями и беспокойным характером, правда?
«Юрий Львович такой хороший человек, каких я редко встречала» … Я не могу сказать, почему Георгий Брусилов уступил-таки просьбам наивной девушки. Объяснить это очень и очень нелегко. Конечно, Ерминия имела некие навыки в медсестринском деле и, в силу этого, могла отчасти «быть полезной» — но стать полноценной заменой сбежавшему в последний момент судовому врачу она всё равно бы ведь не смогла. Быть может, определённую роль в решении Брусилова сыграли какие-то иные мотивы?.. Не знаю. Знаю одно: включив молоденькую девушку в состав арктической экспедиции, которая в большинстве своём состояла из совершенно случайных и неподготовленных людей, к тому же исключительно мужчин, которая отправлялась в Арктику минимум на полтора года, отправлялась со значительным отставанием от первоначального графика и не имела на борту даже радиостанции — включив Ерминию в состав такой экспедиции, Георгий Брусилов взял на душу тяжкий грех…
Из письма Георгия Брусилова своей матери, Екатерине Константиновне, из Александровска:
Дорогая мамочка
Здесь, в Александровске, было столько неприятностей. Коля не приехал, из-за него не приехали Севастьянов и доктор. Нас осталось только четверо: я, Альбанов (штурман) и два гарпунера из командующего состава…
Ерминия Александровна решила внезапно, что она пойдёт, я не очень противился, т. к. нужно было хотя бы одного интеллигентного человека для наблюдений и медицинской помощи. К тому же она была на курсах сестёр милосердия, хотя бы что-нибудь.
Теперь она уже получила ответ от отца, и окончательно решено, что она идёт с нами. Вообще она очень милый человек. И если бы не она, то я совершенно не представляю, что бы я делал здесь без копейки денег. Она получила 200 рублей и отдала их мне, чем я и смог продержаться, не оскандалив себя и всю экспедицию…
Деньги дядя задержал, и я стою третий день даром, когда время так дорого. Ужасно!
Но ничего, сегодня всё как-то налаживается. Уголь морское министерство дало, но за плату, деньги дядя, надеюсь, сегодня вышлет.
Крепко любящий тебя Юра
А вот это письмо Ерминии было написано ею уже на пути к острову Вайгач. Оно адресовано, как обычно, Александру Ефимовичу Жданко, хотя девушка обращается в нём и к отцу, и к мачехе:
Дорогие мои милые папочка и мамочка!
Вот уже приближаемся к Вайгачу… Пока всё идёт хорошо. Последний день в Александровске был очень скверный, масса была неприятностей. Я носилась по «городу», накупая всякую всячину на дорогу. К вечеру, когда нужно было сниматься, оказалось, что вся команда пьяна, тут же были те несколько человек, которые ушли, александровские жители, и вообще такое было столпотворение, что Юрий Львович должен был отойти и стать на бочку, чтобы иметь возможность написать последние телеграммы…
Первый день нас сильно качало, да ещё при противном ветре, т. ч. ползли страшно медленно, зато теперь идём великолепно под всеми парусами и завтра должны пройти Югорский Шар. Там теперь находится телеграфная экспедиция, которой и сдадим письма…
Пока холод не даёт себя чувствовать, во-первых, Юрий Львович меня снабжает усердно тёплыми вещами, а кроме того, в каютах, благодаря паровому отоплению, очень тепло…
Где именно будем зимовать, пока неизвестно — зависит от того, куда удастся проскочить. Желательно попасть в устье Лены. Интересного предстоит, по-видимому, масса… Так не хочется заканчивать это письмо, между тем уже поздно. Куда-то мне придётся вернуться?..
Прощайте, мои дорогие, милые, как я буду счастлива, когда вернусь к вам
Ваша Мима
Ранним утром 2 сентября «Св. Анна» стала на якорь у Югорского шара — узкого пролива между островом Вайгач и материком, ведущего из Баренцева моря в Карское. Там экспедиция в последний раз пополнила запасы продовольствия и воды, там же сдали для отправки и почту, с которой Георгий Брусилов отправил матери написанное в тот же день своё последнее письмо:
Дорогая мамочка
Всё пока слава Богу. Пришли в Югорский шар… Последние два дня был хороший ветер, и мы быстро подвигались.
Мима пошла со мной в качестве доктора, пока всё исполняет хорошо, она же будет заведовать провизией. Кают-компания состоит из следующих лиц: Мима, штурман Альбанов, 2 гарпунера, Шленский и Денисов, и я.
Если бы ты видела нас теперь, ты бы не узнала. Вся палуба загружена досками, и брёвнами, и бочонками. В некоторых каютах тёплое платье или сухари, в большом салоне половина отгорожена, и навалены сухари. По выходе из Александровска выдержали штормик, который нас задержал на сутки…
Крепко целую тебя, мамочка.
Надеюсь, что ты будешь спокойна за меня, т. к. плавания осталось всего две недели, а зима — это очень спокойное время, не грозящее никакими опасностями, и с помощью Божией всё будет благополучно.
Крепко целую тебя, моя милая мамочка, будь здорова и спокойна.
Поцелуй от меня Серёжу, я ему хотел написать, но не успел вчера, а сегодня очень рано пришли, и я с пяти часов утра уже был на мостике.
Обнимаю милую мою мамочку. Твой Юра
В 6 часов утра 4 сентября 1912 года, пройдя короткий путь по Югорскому шару, шхуна «Св. Анна», несмотря на крайне неблагоприятную ледовую обстановку, вошла в Карское море. И с этого времени всякая связь с экспедицией Брусилова была потеряна.
Теперь они могли рассчитывать лишь на себя — и на Бога…
3. «Штурман Ив. Дм. Климов»
Бесспорно, он был умным, волевым и решительным человеком. И ещё — у него был несомненный литературный дар. Его воспоминания, впервые опубликованные в самом конце 1917 года под названием «На юг, к Земле Франца-Иосифа!», читаются на одном дыхании. Ему веришь, веришь сразу и безусловно — и порою даже не понимаешь, почему так происходит: есть в этом что-то магическое. Именно с этого человека Вениамин Каверин «списал» образ Ивана Дмитриевича Климова, штурмана экспедиции капитана Татаринова в романе «Два капитана». И именно эти его воспоминания писатель воспроизвёл в своём романе почти без изменений. […]
[…] В 6 часов утра 4 сентября 1912 года, пройдя короткий путь по Югорскому шару, шхуна «Св. Анна», несмотря на крайне неблагоприятную ледовую обстановку, вошла в Карское море. И с этого времени всякая связь с экспедицией Брусилова была потеряна.
Теперь они могли рассчитывать лишь на себя — и на Бога… Мы уже знаем, каким образом получилось так, что штурман Валериан Альбанов неожиданно для самого себя оказался на «Св. Анне» не только единственным штурманом, но даже, по сути, старшим помощником капитана — ибо кого-либо другого, способного выполнять эту роль, на судне просто не было.
Между тем, Альбанов не был кадровым флотским офицером, каковым являлся Георгий Брусилов или, скажем, отказавшийся участвовать в экспедиции Николай Андреев. И происхождением своим Альбанов не мог похвастаться, и громкими именами влиятельных родственников — всё, чего он достиг в жизни к своим тридцати годам, он достиг сам, своим собственным и нелегким трудом. Сам приехал в Петербург, сам поступил в мореходку, сам зарабатывал себе на жизнь в годы учёбы на штурмана (отец его к тому времени умер, а на попечении матери оставались ещё две его сестры).
Закончив учёбу, Альбанов три с лишним года проработал штурманом на Енисее и на Каспии. В 1908 году, наплавав себе необходимый для этого стаж (ценз), он получил, наконец, диплом штурмана дальнего плавания. После этого он проработал один сезон на Балтике, а затем три года плавал в Баренцевом море.
Опыт, приобретённый Альбановым за годы его плавания по всему Енисею и вдоль берегов северных морей, показался Георгию Брусилову достаточным основанием для того, чтобы пригласить его в качестве штурмана в экспедицию на «Св. Анне». Видимо, он слыл хорошим специалистом — и одного этого было вполне достаточно. Ведь подменять Брусилова, если бы пришлось, в роли капитана судна и руководителя экспедиции должен был человек его круга, его друг и, как считалось, единомышленник — лейтенант Андреев. Но случилось иначе: вторым человеком в экспедиции стал Валериан Альбанов…
Многие исследователи отмечают, что в 1912 году ледовая обстановка в южной части Карского моря была на редкость тяжёлой. Согласно первоначальному плану экспедиции, следуя вдоль берега, «Св. Анна» настойчиво пробивалась во льдах к полуострову Ямал, пока, в десятке километров от берега, не вмёрзла в неподвижное ледяное поле. «Где именно будем зимовать, пока неизвестно… Желательно попасть в устье Лены» , — этим надеждам Ерминии не суждено было сбыться: до Лены и даже до Енисея было ещё ой как далеко. Но это, конечно, не слишком волновало путешественников. Альбанов:
Хорошие у нас у всех были отношения, бодро и весело переносили мы наши неудачи. Много хороших вечеров провели мы в нашем чистеньком ещё в то время салоне, у топившегося камина, за самоваром, за игрой в домино. Керосину тогда было ещё довольно, и наши лампы давали много света. Оживление не оставляло нашу компанию, сыпались шутки, слышались неумолкаемые разговоры, высказывались догадки, предположения, надежды.
Лёд южной части Карского моря не принимает участия в движении полярного пака, это общее мнение. Поносит нас немного взад и вперёд в продолжение зимы, а придёт лето, освободит нас и мы пойдём на Енисей.
Георгий Львович съездит в Красноярск, купит, что нам надо, привезёт почту, мы погрузим уголь, приведём всё в порядок и пойдём далее…
В самом деле, почему бы Георгию Львовичу и не сгонять, при случае, в Красноярск?.. Да, а что же наша Ерминия? Не сломалась ли, не испугалась, не пожалела ли она о своём импульсивном решении?..
Валериан Альбанов продолжает воспоминания о тех первых неделях в экспедиции:
Таковы были наши планы, наши разговоры у самовара в салоне за чистеньким столом.
«Наша барышня», Ерминия Александровна, сидела «за хозяйку» и от нас не отставала. Ни одной минуты она не раскаивалась, что «увязалась», как мы говорили, с нами. Когда мы шутили на эту тему, она сердилась не на шутку. При исполнении своих служебных обязанностей «хозяйки» она первое время страшно конфузилась. Стоило кому-нибудь обратиться к ней с просьбой налить чаю, как она моментально краснела до корней волос, стесняясь, что не предложила сама.
Если чаю нужно было Георгию Львовичу, то он предварительно некоторое время сидел страшно «надувшись», стараясь покраснеть, и когда его лицо и даже глаза наливались кровью, тогда он очень застенчиво обращался: «Барышня, будьте добры, налейте мне стаканчик».
Увидев его «застенчивую» физиономию, Ерминия Александровна сейчас же вспыхивала до слёз, все смеялись, кричали «пожар» и бежали за водой…
В середине октября 1912 года то ледяное поле, в которое вмёрзла «Св. Анна», оторвалось от полосы берегового льда и медленно двинулось к северу. Вначале это не вызвало беспокойства: «Поносит нас немного взад и вперёд…» , — но проходили дни, проходили недели, а движение льдины со шхуной было только «вперёд» и «вперёд». Спустя месяц, в декабре, дрейф «Св. Анны» к северу даже убыстрился…
О том, как день за днём проходил этот дрейф, нам известно из документа под названием «Выписка из судового журнала лейтенанта Брусилова». На «большую землю» эту «Выписку», в запечатанном пакете, доставил Валериан Альбанов, и почти сразу же, в конце 1914 года, она была опубликована.
Документ этот имеет подпись Георгия Брусилова; в его составлении, вероятно, принимала участие и Ерминия Жданко, чьей рукой он переписан. Жанр «Выписки» определить нелегко: это не сам судовой журнал, а перечисление происходивших на судне событий, но составленное сразу за весь прошедший период времени, причём, как мы сегодня понимаем, некоторые очень важные события совершенно в этой «Выписке» не отражены. Вне всякого сомнения, это было сделано вовсе не потому, что они казались составителям «Выписки» несущественными — скорее, дело обстояло как раз наоборот…
Уже на второй день после начала дрейфа Брусилов, вероятно, понял, что зимовать им придётся не на берегу, и принял решение построить прямо на льдине «баню» — благо, всяких-разных пиломатериалов на палубе «Св. Анны» было навалено достаточно. Живо принялись за дело, и в последний день октября баня была готова. Составители «Выписки» вспоминают:
С этого времени каждую неделю мы имеем баню, вполне отвечающую своему назначению, и один день баня топится для стирки белья.
Вообще, жизнь идёт довольно легко, так как в помещениях тепло, пища вполне удовлетворительная, и изредка устраиваем развлечения, как например, в октябре у нас было состязание в беге на лыжах и коньках, на льду была поставлена палатка, где было угощение и горячего шоколада с печеньем и сластями.
К Рождеству готовится спектакль, репетиции идут в бане…
Построенная довольно далеко от судна, баня простояла там полтора месяца: в середине декабря между нею и «Св. Анной» появилась трещина, и баню пришлось перетащить поближе. Но вскоре после этого об её первоначальном предназначении пришлось забыть: среди экипажа началось нечто вроде эпидемии непонятной болезни, так что баню пришлось превратить в больничный изолятор.
Дело было так. Ночью 8 декабря вблизи судна появился первый медведь. Брусилов выстрелил в него и промахнулся. Но уйти тому медведю не удалось: днём, усилиями Альбанова и гарпунеров, его всё-таки застрелили. Радости, должно быть, не было конца: ещё бы, свежее мясо!..
Первым заболел Георгий Брусилов — всего через неделю. На следующий день заболел Альбанов. Потом заболели ещё несколько человек. Потом ещё… У большинства болезнь протекала сравнительно легко, и к середине января все они, более или менее, поправились. Кажется, Ерминия так и вовсе не заболела. Но вот Брусилов…
Командир экспедиции слёг на долгие четыре месяца. «Следы этой болезни ещё и теперь, полтора года спустя, дают себя чувствовать» — читаем мы в «Выписке» его слова. А запись от 17 февраля 1913 года приводит ещё и такие подробности: «Ходить и двигаться совсем не могу, на теле у меня пролежни, часто заговариваюсь…» . Именно так: о том, что командир временами буквально терял тогда разум, вспоминает и Альбанов. О болезни Брусилова он пишет, в частности, следующее:
Всякое неосторожное движение вызывало у Георгия Львовича боль, и он кричал и немилосердно ругался. Опускать его в ванну приходилось на простыне. О его виде в феврале 1913 года можно получить понятие, если представить себе скелет, обтянутый даже не кожей, а резиной, причём выделялся каждый сустав… Ничем нельзя было отвлечь его днём, от сна; ничем нельзя было заинтересовать его и развлечь; он спал целый день, отказываясь от пищи…
День он проводил во сне, а ночь большею частью в бреду…
Естественно, что вести в таком состоянии судовой журнал и руководить экспедицией — невозможно. Как в то время решались все эти вопросы — об этом ни в «Выписке», ни в воспоминаниях Альбанова не сказано ни слова… Ерминия Жданко, по словам Альбанова, постоянно была рядом с больным:
От капризов и раздражительности его главным образом страдала «наша барышня», Ерминия Александровна, неутомимая сиделка у кровати больного. Трудно ей приходилось в это время… Но Ерминия Александровна всё терпеливо переносила, и очень трудно было её каждый раз уговорить идти отдохнуть…
Что это могла быть за болезнь? Быть может, это была тяжёлая форма трихинеллёза — болезни, заразиться которой можно, в частности, поев недостаточно проваренное мясо белого медведя. Именно трихинеллёз, как считают ныне, стал причиной гибели шведской полярной экспедиции 1897 года на воздушном шаре «Орёл». Спустя много лет их останки нашли, но умерли они не от голода: из частичек высохшего мяса были выделены возбудители трихинеллёза…
Лишь 14 апреля 1913 года, в первый день Пасхи, Георгий Брусилов почувствовал себя настолько хорошо, что его даже вынесли к общему пасхальному столу, и он смог просидеть там часа два. А в записи от 19 апреля читаем: «Меня сегодня вынесли на стуле на лёд, потом положили на носилки и обнесли вокруг судна и по палубе. Это в первый раз после 4 месяцев лежания в каюте» .
Как вспоминает Альбанов, начальник экспедиции полностью оправился от болезни только в июле…
Меж тем, их неуклонный дрейф на север продолжался. За прошедшие месяцы «Св. Анна» уже почти достигла 80-й широты и приблизилась к архипелагу Франца-Иосифа. В сущности, экспедиция Георгия Брусилова, сама того не подозревая, открыла морское течение, обязанное своим происхождением мощным сибирским рекам, Оби и Енисею. Именно это течение и продолжало нести их на север.
Многое изменилось в жизни экспедиции за эту первую их зимовку. Подходил к концу запас брёвен и досок, некогда загромождавших палубу, и в скором времени вслед за ними в огонь должна была последовать и их замечательная баня. А в середине июля пришлось уже собирать вокруг судна даже щепки и всякие другие обрезки дерева, «разбросанные во дни богатства ими» .
А потом закончился керосин. Для освещения приспособили жестянки с медвежьим или тюленьим жиром, которые, как замечает Альбанов, дают «очень мало свету, во всяком случае меньше, чем копоти» . Пока длится полярный день, это всё ещё терпимо, но вот зимой… «Они дают только небольшой круг света на стол, а за этим кругом тот же мрак. При входе в помещение вы видите небольшое красноватое пятно вокруг маленького, слабого, дрожащего огонька, а к этому огоньку жмутся со своей работой какие-то силуэты» , — пишет в своих воспоминаниях Валериан Альбанов. И добавляет такую живописную подробность:
Мыло у нас уже вышло, пробовали варить сами, но неудачно. Пробовали мыться этим самодельным мылом, но не рады были: не удалось соскоблить с физиономии эту «замазку».
Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
10. Глебово-Толстово, Брусилово тож
Бассейн реки Истры составлен из множества маленьких речек и ручьев, впрочем имеющих свои собственные названия. Речка Маглуша, приток Истрицы, пересекает в своем течении поселок Глебовский, образованный в 1935 году в связи со строительством здесь Глебовской птицефабрики. Это в четырех километрах от железнодорожной станции Холщевики Московско-Рижской железной дороги. Церковь иконы Казанской Божией Матери, построенная в 1859 году по проекту зодчего К. А. Тона, и частично сохранившийся парк говорят о присутствии здесь в прошлые годы старой усадьбы.
О том же свидетельствует обилие возрождающихся каждую весну белых диких маргариток на берегах Маглуши – верный признак старинных усадеб. Маргаритка садовая – пышный цветок с множеством белых лепестков, окружающих золотистую середину. Лишенный ухода цветок с годами мельчает, возвращаясь к своей дикой природе, не теряя, однако, при этом изначальной прелести, и всем своим видом напоминает мне о давней истории, ровным ковром покрывая места старых поместий:
О, речка Маглуша,
Приточек Истрицы!
Пролей мне на душу
Глоточек истины.Дай маргаритками
Прочесть не скорую,
В живом избытке их,
Твою историю.
Усадьбой Глебово владели яркие личности, оставившие заметный след в русской истории. В первой половине XIX века здешним хозяином был граф Федор Иванович Толстой (Американец) (1782–1846). Родственник графа писатель Лев Толстой отзывался о нем как о «необыкновенном, преступном и привлекательном человеке», а сын Толстого Сергей Львович даже написал о Толстом-Американце отдельную книгу. Род свой граф вел от Петра Андреевича Толстого (1645–1729), начальника Тайной канцелярии при Петре I. Отец Толстого-Американца – генерал-майор Иван Андреевич (1747 – после 1811). Мать Анна Федоровна (1761–1834), урожденная Майкова. Из этого же рода вышел русский поэт Аполлон Майков. Это о графе Ф. И. Толстом рассказывает А. С. Грибоедов в «Горе от ума»:
Ночной разбойник, дуэлист,
В Камчатку сослан был, вернулся алеутом,
И крепко на руку нечист;
Да умный человек не может быть не плутом…
В 1803 году в Москве, на реке Яузе, немец Гарнер организовал аттракцион: желающие получали возможность прокатиться на воздушном шаре. Ф. И. Толстой не мог пройти мимо столь опасного предприятия и первым забрался в корзину. Во время полета шар зацепился за колокольню. Толстой хладнокровно выбрался сам и ушел домой, а немец просидел, дрожа от страха, несколько часов в ожидании пожарных. Последовала жалоба со стороны немца полковнику Дризену, которому по службе подчинялся Ф. И. Толстой. Полковник распек графа перед строем, за что был тут же вызван Толстым на дуэль. Дризен получил тяжелое ранение, а Толстого разжаловали, но тогда он немедленно записался юнгой на корабль.
Федор Иванович Толстой в преклонных годах. 1846 г. Художник Ф. Рейхель
Это была кругосветная экспедиция адмирала И. Ф. Крузенштерна, предпринятая в августе 1803 года. На корабле буйный характер Ф. И. Толстого проявился в полной мере. Так, он напоил допьяна корабельного священника, и, когда тот уснул на палубе, приклеил его бороду и вдобавок припечатал ее сургучом и печатью, украденной у Крузенштерна. В наказание начальник экспедиции высадил Толстого на остров Ситха, что недалеко от канадского берега, восточнее Алеутских островов. Здесь граф прожил в одиночестве довольно долго, пока его не подобрало какое-то судно и доставило на Камчатку.
Отсюда в начале 1805 года Толстой через всю Сибирь дошел до Петербурга. Выказал безумную храбрость в русско-шведской войне 1808–1809 годов. При нашествии Наполеона на Отечественной войне вернул себе чин и ордена, получил Георгиевский крест, при Бородине был тяжело ранен в ногу. После войны вышел в отставку полковником и жил в Москве в Староконюшенном переулке, а лето проводил в своей подмосковной усадьбе Глебово. Похоронен Ф. И. Толстой на Ваганьковском кладбище в Москве. После Толстого Глебово перешло к его жене Авдотье Максимовне, урожденной Тугаевой. Цыганка-певица сделалась женою графа после того, как выручила Толстого из огромного карточного долга, дав мужу необходимую сумму. Граф, уже помышлявший о самоубийстве, спросил тогда: «Откуда у тебя такие большие деньги?» – «Ты же сам мне их давал, а я ничего не тратила, а откладывала…»
Близкий знакомый Пушкина, поэт князь П. А. Вяземский в письме своем к А. И. Тургеневу нарисовал в стихах следующий портрет Ф. И. Толстого:
Американец и цыган,
На свете нравственном загадка,
Которого, как лихорадка,
Мятежных склонностей дурман
Или страстей кипящих схватка
Всегда из края мечет в край…
Юный Александр Пушкин еще до высылки своей из Петербурга в 1820 году был с Толстым в самых приятельских отношениях. В одном из своих писем к драматургу Шаховскому Толстой сообщил сплетню, что Пушкина будто бы высекли за его вольные стихи в Тайной канцелярии. Когда сплетня эта дошла до Пушкина, он решил, что, как только вернется в Москву, вызовет Толстого на дуэль. И все шесть лет своей ссылки постоянно упражнялся в стрельбе из пистолета, чтобы достойно встретить у барьера своего грозного соперника. И достиг в этом деле такого совершенства, что с десяти шагов рисовал пулями на листе жести женскую головку. Память об этом отразилась в повести А. С. Пушкина «Выстрел».
В 1826 году Пушкин вернулся в Москву и первым делом вызвал на дуэль Толстого. К счастью, графа в это время в Москве не оказалось, а затем приятелям удалось их помирить, так что Пушкин через Толстого впоследствии сватался к Н. Н. Гончаровой.
Убитых им на дуэлях Толстой насчитывал 11 человек. Имена их граф записывал в особый синодик. И умерло у него 11 детей.
По мере того как умирали дети, он вычеркивал из своего синодика по одному имени и ставил сбоку слово «квит». Биограф Толстого пишет: «Когда же у него умер одиннадцатый ребенок, он вычеркнул последнее имя убитого и сказал: «Ну, слава Богу, хоть мой курчавый цыганеночек будет жив».
Этот «цыганеночек», Прасковья, действительно осталась жива. Рассказывали, что умер он во время молитвы, простершись перед образами». Эта самая дочь графа Прасковья Федоровна Толстая вышла замуж за Василия Степановича Перфильева, исполнявшего в 1870–1880 годах должность московского гражданского губернатора.
Новые времена – новые хозяева в Глебове, которое стало именоваться Глебово-Толстово. В 1890 году хозяином здесь значится помещик П. М. Зернов, а у него именье покупает окончивший Пажеский корпус офицер 16-го драгунского полка, а затем действительный статский советник Борис Алексеевич Брусилов (1855–1918). До сих пор возле станции Холщевики существует аллея, посаженная Б. А. Брусиловым. Он был женат на баронессе Нине Николаевне Рено. Так на берега подмосковной речки Маглуши пришли представители Брусиловых – славной военной фамилии России. А самое село в официальных бумагах стало значиться как Глебово-Толстово, Брусилово тож.
Брусиловы – потомственные дворяне Орловской губернии. Отец Б. А. Брусилова генерал-лейтенант Алексей Николаевич Брусилов (1789–1859) служил в Тифлисе, где у него родился старший сын Алексей Алексеевич Брусилов (1853–1926). Наместником Кавказа в то время был генерал-фельдмаршал князь Александр Иванович Барятинский, пленивший грозного Шамиля и победоносно окончивший Кавказскую войну. Именно он стал крестным отцом А. А. Брусилова. В чине генерал-адъютанта этот представитель рода Брусиловых участвовал в Русско-турецкой войне.
Подлинную славу ему принес вошедший в историю Первой мировой войны Брусиловский прорыв. Это был выдающийся полководец, который задумал и блестяще осуществил прорыв фронта австро-германских войск в 1916 году. Тактика А. А. Брусилова всегда отличалась высокой активностью. Русские войска прорвали фронт врага на протяжении 350 километров и на глубину до 120 километров. Брусиловский прорыв отразился на всем ходе войны, а генерал А. А. Брусилов принял командование фронтом. С 1920 года он служил в Центральном аппарате Народного комиссариата по военным делам, преподавал в военных академиях и оставил ценные мемуары.
Младший из братьев Брусиловых – вице-адмирал Лев Алексеевич (1857–1909) – участвовал в Русско-японской войне и занимал пост первого начальника Морского генерального штаба России. Из имения Глебово в 1912 году начала свой путь к Северному полюсу экспедиция его сына Георгия Львовича Брусилова (1884–1914), исследователя Арктики и лейтенанта российского флота. Отважный лейтенант в 1912–1914 годах руководил экспедицией на шхуне «Святая Анна».
Цель экспедиции – пройти по Северному морскому пути из Атлантического в Тихий океан. У берегов полуострова Ямал шхуна была затерта льдами и совершала свой героический дрейф. В живых тогда остались только два человека, спасенные посланной на выручку экспедицией Георгия Седова. Георгий Львович Брусилов стал прототипом героя знаменитого романа Вениамина Каверина «Два капитана». Перед началом экспедиции на шхуне «Святая Анна» перед фасадом дома Брусиловых в Глебове была сделана фотография всей семьи.
Имение Брусиловых в Глебове уничтожил пожар 1950-х годов. Я впервые посетил Глебово-Брусилово в 1985 году. Запомнилась Казанская церковь с мраморной плитой и надписью о том, что строилась церковь в течение одиннадцати лет. Храм украшают готические решетки, древнерусский шатер и четыре купола по краям. Запомнилась мне также беседа со старожилом села Глебова Иваном Игнатьевичем Колесниковым, отец которого был извозчиком у барина Б. А. Брусилова.
Иван Игнатьевич поведал мне о том, как отливали церковные колокола в деревне Высоково, а затем катили их по специально устроенному настилу две версты от Высокова до Глебова. И еще о том, как в 1918 году из Лучинской волости приехала тройка с представителями ОГПУ с целью арестовать помещика. Первый наезд представителей советской власти был безуспешным: крестьяне буквально отбили Бориса Алексеевича Брусилова, не причинившего им никакого зла, а творившего только добрые дела. Однако спустя несколько месяцев чекисты появились снова, и Брусилов, несмотря на хлопоты старшего брата, был арестован и вскоре умер в Бутырской тюрьме.
Старинную историю имения могут поведать пришедшему сюда паломнику и уцелевшие до сего дня в брусиловском парке лиственницы, дубы, березы и сосны. И старая церковь блещет здесь воссозданной красотой. Вспоминаются стихи поэта Аполлона Майкова (1821–1897), навещавшего эти родственные ему места:
Прислушайся душой к шептанью тростников,
Дубравы говору; их звук необычайный
Прочувствуй и пойми… В созвучии стихов
Невольно с уст твоих размерные октавы
Польются звучные, как музыка дубравы.
11. Родина «Евгения Онегина»
Село Глебово-Избище расположилось на левом берегу реки Маглуши, притока Малой Истры (Истрицы), в 42 километрах от МКАД по Ново-Рижскому шоссе и в 10 километрах к западу от райцентра Истра. Это уже другое Глебово, а не то, о котором шла речь в предыдущем рассказе. Объединяют эти два разных Глебова разве только речка Маглуша и Казанский храм. Населения в Глебово-Избище 140 человек, что совсем не мало по нынешним временам. Ближайшая железнодорожная станция – Новоиерусалимская Московско-Рижской железной дороги. Дорога идет вверх по Маглуше через деревни Брыково и Зеленый курган. И вот уже видна на взгорье Казанская церковь – кирпич с белым декором под древнерусский стиль, построенная по проекту зодчего К. А. Тона, автора храма Христа Спасителя в Москве.
Во второй половине XIX века хозяином этих мест стал богатый тамбовский дворянин, майор и кавалер Степан Степанович Шиловский. Он и погребен здесь, в храме, вместе со своей матерью и супругой. Именно его стараниями церковь эта строилась в период с 1845 по 1859 год и была им лучшим образом украшена. В беломраморных полах отражался позолоченный иконостас, в котором помещался особо почитаемый образ Казанской иконы Божией Матери в серебряном окладе с позолотой и драгоценными камнями. Замечательной была и серебряная позолоченная дарохранительница весом 37 фунтов, искусно выполненная в форме храма, а также бронзовое позолоченное паникадило весом 15 пудов. В 700 метрах от храма по сей час бьет из-под земли находящийся в лиственничной роще святой Казанский источник с купальней.
Супруга Степана Степановича Шиловского, известная в Москве певица Мария Васильевна Шиловская (1825–1879) была дочерью тамбовского помещика Вердеревского. Имя ее в свое время стало широко популярным в музыкальных и литературных кругах. Московский дом Шиловских посещали композиторы А. Н. Серов, А. Г. Рубинштейн, П. И. Чайковский, А. С. Даргомыжский, писатели И. С. Тургенев, А. Н. Островский, А. П. Чехов, актер Пров Садовский. Овдовев, М. В. Шиловская вторично вышла замуж за представителя старинной дворянской фамилии Владимира Петровича Бегичева (1838–1891), исполнявшего должность директора Московских императорских театров. Этот Бегичев был родственником знакомых А. С. Пушкина братьев Бегичевых, один из которых участник Отечественной войны, писатель и театрал, а другой – близкий друг А. С. Грибоедова.
Еще ранее приехав на берега реки Маглуши, все семейство Шиловских было буквально очаровано поэтической прелестью здешних мест. Состоятельный хозяин, С. С. Шиловский выстроил в Глебове, кроме главного дома, несколько флигелей и домиков для гостей и дачников. Комнаты были меблированы, снабжены бильярдом и топились печами. На Маглуше устроили плотину, тут появились пруды с купальнями и рыбными ловлями. Позже здесь же построили театр и оранжерею.
Причастными к высокому искусству оказались оба сына Шиловских. Младший Владимир Степанович (1852–1893) – это ученик П. И. Чайковского, известный в свое время художник, певец, поэт и композитор, а старший из братьев Константин Степанович (1848–1893) – тоже певец, актер Императорского Малого театра, автор многих романсов. Именно к нему перейдет усадьба Глебово-Избище от родителей. Нижеследующие строки я посвятил Глебову, в котором провел несколько дней:
Но подлинную славу этим местам Истринского края принесут пребывание и творчество здесь выдающихся русских композиторов, драматургов и писателей. А. П. Чехов называл Глебово-Избище «маленьким Версалем». Феб – это одно из наименований Аполлона, бога света и искусств в античной мифологии, символ поэзии, поэтического творчества, творческой деятельности в искусстве вообще. Не напрасно поэтому Глебово именовалось «Фебово-Глебово». Сразу два великих русских композитора питали свое творчество красотой здешних мест. Модест Петрович Мусоргский (1839–1881) в первый раз приехал в Глебово, когда ему было 19 лет. Отсюда он напишет своему другу, композитору М. А. Балакиреву: «Дорогой Милий… барский дом роскошный, на горе; сад английский чудесный… все великолепно, церковь маленькая, род соборчика».
Три лета подряд композитор гостил в Глебове. В одном из писем отсюда к Балакиреву М. П. Мусоргский отмечает: «Хор у Шиловского исполняет финальный гимн из «Жизни за царя». Таким образом, берега Маглуши слышали знаменитый хор «Славься» из оперы Глинки «Жизнь за царя» («Иван Сусанин») под аккомпанемент колоколов здешнего Казанского храма. Некоторые исследователи полагают, что и сам Михаил Иванович Глинка посещал Глебово. Ряд романсов композитора посвящен М. В. Шиловской.
Петр Ильич Чайковский
Величайший мелодист, композитор Петр Ильич Чайковский (1840–1893) после знакомства с семьей Шиловских в 1866 году стал постоянным гостем в их усадьбе. Блистательны здешние творения великого композитора. Приехав в Глебово впервые, П. И. Чайковский напишет здесь музыкальные пьесы «Подснежник» и «Песнь жаворонка» из цикла «Времена года». И этого было бы достаточно, чтобы увековечить эти подмосковные места в музыкальной культуре. Но ведь здесь же, в апреле 1876 года, Чайковский окончил балет «Лебединое озеро». А в 1877 году он работал в Глебове над оперой «Евгений Онегин» и писал, совместно с К. С. Шиловским, либретто оперы.
Это Константин Степанович уговорил Чайковского остаться в Глебове для работы над «Евгением Онегиным». Композитора тогда заботливо поселили в уединенном флигеле, где ничто не мешало работе, туда же перенесли фортепиано из большого дома. Тут Чайковский в постоянном творческом вдохновении провел все лето 1877 года. Мелодии рождались сами собой – в доме за фортепиано, при каждодневном купании в реке, при длительных прогулках по лесу. Петра Ильича можно было встретить на аллеях усадьбы Глебово, декламирующего строфы из «Онегина»:
В саду служанки, на грядах,
Сбирали ягоду в кустах
И хором по наказу пели
(Наказ, основанный на том,
Чтоб барской ягоды тайком
Уста лукавые не ели
И пеньем были заняты:
Затея сельской остроты!).
Местные изустные предания рассказывают о том, что мелодию «Песни девушек» своей оперы композитор услышал в напевах крестьянок тоже здесь, в Глебове. В обработке Чайковского мелодия эта звучит в хоре девушек из оперы «Евгений Онегин» на стихи А. С. Пушкина в третьей главе романа в стихах:
ПЕСНЯ ДЕВУШЕК
Девицы, красавицы,
Душеньки, подруженьки,
Разыграйтесь, девицы,
Разгуляйтесь, милые!
Затяните песенку,
Песенку заветную,
Заманите молодца
К хороводу нашему.
Как заманим молодца,
Как завидим издали,
Разбежимтесь, милые,
Закидаем вишеньем,
Вишеньем, малиною,
Красною смородиной.
Не ходи подслушивать
Песенки заветные,
Не ходи подсматривать
Игры наши девичьи.
Хотя Константин Шиловский и был сочинителем либретто оперы «Евгений Онегин», но по его просьбе фамилия его не была названа при публикации, а в печатном либретто стоят только инициалы К. С. Ш., или К. Глебовский. Талант Константина Степановича как художника выразился еще и в том, что он вылепил огромную голову для оперы М. Глинки «Руслан и Людмила» – голову, которая долго украшала все спектакли Большого театра.
В письме из Глебова к брату Модесту Ильичу от 18 мая 1877 года Чайковский отмечал: «Ты не поверишь, до чего я ярюсь на этот сюжет. Как я рад избавиться от эфиопских принцесс, фараонов, отравлений, всякого рода ходульности. Какая бездна поэзии в «Онегине»!..» А в письме композитора отсюда же к другому его брату Анатолию Иль ичу читаем: «Опера идет успешно. Весь первый акт в трех картинах уже готов; сегодня я принялся за второй…» Местное предание повествует о том, что однажды на один из глебовских прудов опустилась стая белых лебедей, подсказавшая Чайковскому заключительные сцены балета «Лебединое озеро».
Первое представление «Лебединого озера» состоялось 20 февраля 1877 года на сцене Большого театра в Москве. Классической стала версия бессмертного балета М. Петипа – Л. Иванова, поставленная в 1895 году в Мариинском театре. А первое представление оперы Чайковского «Евгений Онегин» – оперы, рожденной на берегах Маглуши, состоялось 17 марта 1879 года в Москве на сцене Малого театра.
Свое слово о Глебове скажет десять лет спустя А. П. Чехов, посетивший эти места в марте 1887 года: «В Звенигородском уезде Московской губернии продается имение, которое я видел. Имение красивое, уютное, с прекрасным парком (пихты и лиственницы), с рекой, прудами, изобилующими рыбой, с церковью, театром, художественной мастерской, со статуями и монументами…» В том же году Чехов познакомился в Петербурге с Чайковским. Он рассказывает в письме к брату композитора М. И. Чайковскому: «Через полторы-две недели выйдет в свет моя книжка, посвященная Петру Ильичу. Я готов день и ночь стоять почетным караулом у крыльца того дома, где живет Петр Ильич, – до такой степени я уважаю его».
Чайковский, в свою очередь, столь же высоко оценивал творчество Чехова: «По-моему – это будущий столп нашей словесности», – отметил Чайковский 6 июня 1889 года в письме к Юлии Петровне Шпажинской. Кстати, на исторический сюжет ее мужа писателя И. В. Шпажинского композитор напишет оперу «Чародейка».
В 1864 году С. С. Шиловский переписывает усадьбу Глебово-Избище на имя жены. После его кончины результатом расточительности Марии Васильевны и Константина Степановича явился упадок имения, и оно было выставлено на торги. Известно, что в 1890 году владельцем усадьбы значится коллежский секретарь Владимир Гаврилович Медведников, представитель известной фамилии промышленников и благотворителей Медведниковых.
Случилось так, что братья Владимир и Константин Шиловские и П. И. Чайковский умерли в одном и том же 1893 году. Владимир Степанович Шиловский женился на графине Анне Алексеевне Васильевой и по именному императорскому указу с 1879 года стал именоваться графом Васильевым-Шиловским. От имения в Глебове сохранились лишь церковь и частично парк. Река Маглуша по-прежнему шумит в своих берегах, а ныне здравствующие потомки С. С. Шиловского помогают в возрождении храма.